Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Так я остался в БДТ. Навсегда
Из черновиков книги

Мое раннее детство прошло в атмосфере актерской семьи.
У нас постоянно собирались какие-то люди, актеры, до самой
войны в доме валялись какие-то бутафорские вещи, какие-то роли, какие-то пьесы, ну, в общем, вся атмосфера была заполнена актерским бытом.

<...> о театре я никогда всерьез не думал, я был ленинградский пацан в самом банальном смысле слова. Телегин в «Хождении по мукам» говорит: «Я обычен, как восьмой номер калош». Я был такой абсолютно восьмой номер калош ленинградского мальчишки.
Играл в футбол, увлекался спортом, хулиганил (тем более, я без отца рос), в моей детской, еще довоенной биографии были достаточно критические моменты. Мама писала отчаянные письма отцу, который тогда уже работал в Киеве: не знаю, что делать с Кириллом, он на улице, у него там сомнительные знакомства, связи и прочее... Как восьмой номер калош я был заражен романтикой дальних странствий, дальних путешествий, а что может быть в Ленинграде? Конечно, море. <...> И естественно, что я стал поступать в мореходное училище (оно называлось тогда Мореходный техникум, а впоследствии превратилось в Высшее морское училище имени Макарова) <...> Но началась война, мама, которую назначили перед блокадой заведующей интернатом эвакуированных ленинградских детей, уехала с ребятами и забрала меня с собой. Мне было тогда 15 лет, я был уже довольно взрослый парень.

Мы приехали в эвакуацию в Кировскую область, доехали до станции Котельнич, сели на пароход и по Вятке плыли километров сто — сто пятьдесят, до села Сорвижи. <...> с этим селом, интернатом, местными ребятами, с людьми, которые меня там окружали, связано мое первое выступление на сцене.

Там, в местном клубе, моя мама поставила водевиль, который назывался «Спичка между двух огней». Я играл одного из героев. <...>

Я страстно рвался на фронт, у меня вообще было страстно развито, так сказать, чувство патриотизма, я хотел защищать Родину. <...>

Отправили меня не на фронт, а в Астраханское военно-авиационное техническое училище. Оно было эвакуировано во время сталинградских боев в Усть-Каменогорск. Я приехал туда, а училище уже уехало обратно в Астрахань. Это был 1943 год. <...>

Ну, а потом мы <...> приехали в Астрахань, началось учение, я два года учился, закончил с отличием это училище, был награжден значком «Отличник ВВС СССР», но это был уже 1945 год, и меня с группой выпускников отправили на Дальний Восток. Маньчжурия, Южный Сахалин, который только что взяли у японцев, и, наконец, Курильские острова, где я осел на пять лет. <...> Это была невеселая служба, мы жили в землянках, которые протекали, в которых было холодно, и хотя красота там потрясающая, но климат жутчайший: постоянные ветры, метели, пурга, шинели не снимали круглый год.

Пять лет в этих условиях... Но что-то для души требовалось!
И у нас возникла самодеятельность, причем сама, безо всяких указов, приказов, как необходимость, потребность в какой-то духовной пище. <...> причем это была не какая-то самодеятельность, где, знаете, концертик к праздникам. Нет, у нас был театр. Мы играли большие спектакли — «Русский вопрос» К. Симонова или «Глубокие корни» (была такая модная пьеса в то время). <...> И вот там я уже серьезно увлекся театром. И когда демобилизовался в 50-м году,
уже ни о чем другом думать не мог, только — в театр. Причем для меня даже не важно было, буду ли я артистом (конечно, артистом хотел), но — в театр, кем угодно: электриком, машинистом сцены, рабочим. Вот так, вероятно, возродились какие-то детские, генетические воспоминания.

Но у меня же не было никакого образования, только семь классов средней школы и военное училище. Я пошел в театральный институт к Леониду Федоровичу Макарьеву, профессору, очень известному человеку, и стал читать ему опять-таки Симонова, стихи, басню, прозу, все как полагается. Он меня прослушал и говорит: «Ну что же, молодой человек, давайте, пробуйте, поступайте». Я говорю: но вот у меня нет аттестата зрелости. «У-у, это невозможно, это у нас очень строго, идите вначале, заканчивайте вечернюю школу». Я говорю: «Мне уже 25 лет, куда же я сейчас пойду? Я артистом быть хочу, а опять садиться на школьную скамью, когда уже восемь лет не учился...» Он говорит: «Хорошо, есть еще один путь, путь старого русского артиста, идите прямо в театр».

Я сделал попытку позаниматься дома, но через три или четыре дня после того, как я засел за алгебру и геометрию, у меня повысилась температура, я заболел, слег и понял, что это бессмысленно делать. И я решил пойти прямо в театр.

Первый театр, куда я пошел, был театр Ленинского комсомола, в котором работал Георгий Александрович Товстоногов. Вот так судьба складывается! Я прождал его около служебного входа, он узнал, по всей вероятности, что какой-то молодой человек его домогается (таких, как я, наверное, было много) и удрал от меня через другой выход из театра.

Я рассердился, обиделся, ушел и думаю: больше я в этот театр не пойду. А в это время приехал театр им. Леси Украинки, в котором работал мой отец. Надо сказать, что отец был категорически против того, чтобы я шел в театр... И потому я потихоньку от него пришел к художественному руководителю, народному артисту СССР Константину Павловичу Хохлову и сказал: «Я хочу поступить в театр»...

<...> Атмосфера была необычайно симпатичная. Мы всегда справляли какие-то дни рождения, какие-то праздники, причем вместе и старики, и молодые, придумывали капустники, и над всем этим царил святой дух отношения к искусству и к театру.

Но ничего не может быть вечного, все меняется, начались неприятности, Константина Павловича Хохлова начали травить, обозначился главный конфликт — с директором театра (банальная история!). В 1954-м Хохлов вынужден был уехать из Киева, а я был его ярый поклонник, из его лагеря, и у меня самого возникли неприятности, конфликты с директором.

В 1955-м году Константин Павлович, который приехал в Ленинград, был назначен главным режиссером БДТ и пригласил нас с женой переехать сюда <...>. Честно должен сказать, что главным образом его интересовала Валентина, а я был, так сказать, пристяжной, что ли...

В БДТ началась своя отдельная история...

До прихода Г. А. Товстоногова ситуация в театре с блистательной труппой была жуткая. Здесь было множество худруков, которых сжирали одного за другим через год-полтора после назначения. К моменту, когда мы пришли в театр, Константина Павловича Хохлова тоже сжирали, и он умер через полгода после того,
как позвал нас в театр. А в театре, куда мы пришли, происходили дикие собрания, на которых выступали именно плохие артисты. Интригу вели те, кого Товстоногов вскоре убрал. Всех.
И тем не менее атмосфера была очень трудной, а к нам с женой отношение было явно негативное, поскольку нас пригласил Хохлов. И мы решили уходить из БДТ. Подыскивали театр, созванивались, списывались... И вдруг однажды раздается звонок:

— Кирилл Юрьевич?
— Да.
— Это Николай Павлович Акимов. <...>

[Акимов] говорит, что хотел бы пригласить меня в свой театр
на одну из главных ролей в комедии Шкваркина «Простая девушка». Сам Акимов величина, замечательный режиссер. Конечно, я согласился и написал заявление об уходе из БДТ.

И меня вызвал к себе Товстоногов, только что пришедший в театр. Он прочел мое заявление, посмотрел на меня сквозь свои толстые очки и сказал: «Понимаете, я никогда никого не удерживаю в своем театре. <...> Но в данном случае я хочу изменить своему правилу и предложить вам остаться на год в театре. Если через год вы мне напишете заявление, я обещаю вам не чинить никаких препятствий». <...> Товстоногов и Акимов очень уважительно относились друг к другу, ценили друг друга, но состязательность была все время и — яростная. После того, как я остался у Товстоногова, Акимов, наверное, года полтора со мной не разговаривал и не здоровался. И я думаю, что товстоноговское предложение остаться было связано именно с приглашением Акимова (сам он меня нигде не видел, я был для него абсолютно черной лошадкой). Вот так я остался в БДТ, и этот театр стал моим вторым домом. Навсегда.

Лавров К. Черновики книги // Петербургский театральный журнал. 2007. № 2 (48).

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera