Дважды Кириллу Лаврову необходим был сильный грим: чтобы играть Ленина и Президента, злодея из драмы Шиллера «Коварство и любовь». В остальных случаях ему хватало своего лица. Для Лица от автора, важных чиновников, вроде Казмина, замминистра здравоохранения в первом перестроечном спектакле БДТ «Последний посетитель», а если посмотреть далеко назад, то даже для Молчалина и, конечно же, для Славы, его самого молодого героя 1959 года, когда в БДТ поставили «Пять вечеров». Поскольку в театре Товстоногова идейное содержание и гражданская позиция суть не пустые слова, а творческая программа, бесспорный и надежный Кирилл Лавров всегда был правой рукой режиссера. Товстоногов как бы ссылался на героя Лаврова и им же аргументировал и защищался. Товстоногов дорожил человеческой честностью актера, но после 1985 года она, вопреки всему, связывалась лишь с партийной честностью. Сценическая миссия Лаврова., таким образом, обернулась против него. Секретари и честные партийцы перевешивали на исторических весах простых парней из нашего города.
Но Кирилл Лавров — человек долга на сцене и в жизни. После смерти Товстоногова он взял на себя неблагодарное — впрочем, конечно, благодарное, но непосильное — бремя художественного руководителя БДТ и ни на один миг не усомнился в том, что до конца не скинет его со своих натруженных плеч.
Благодаря Темуру Чхеидзе репертуар Лаврова в последнее десятилетие решительно изменился. Он пробует себя в мелодраме («Под вязами»), в шекспировской трагедии («Макбет»), в романтической драме («Коварство и любовь»), в комедии («Солнечная ночь»). Собственно, речь идет об искуплении того, что задолжал ему Товстоногов, создавший его славу, его авторитет и его социально-партийную репутацию. Никто не скажет, как сложилась бы судьба Лаврова, подпиши Товстоногов его заявление об уходе в 1956 году. Может быть, она была бы более яркой, но и вполне ординарной. В БДТ он стал монолитом, художественно цельной личностью. И сейчас, когда на сцену выходит Президент с римским профилем и напором тирана, он не в силах зачеркнуть для нас курносых, работящих агитаторов и рядовых членов партии из лавровского прошлого. Его жизнь доказывает, что судьба, как партия, тоже направляет тебя туда, где ты больше всего нужен в этот исторический момент, и что она редко ошибается.
Нечего и говорить, что в кино Лавров попал по протекции театра и в том же амплуа. За некоторыми исключениями (Пахульский в «Чайковском», Болинброк в «Стакане воды»), он здесь все тот же современник с повышенным чувством ответственности и энтузиазмом жизнеустройства. Таковы его Синцов из «Живых и мертвых» Александра Столпера и Башкирцев из «Укрощения огня» Даниила Храбровицкого. Таков и Алексей из фильма начала шестидесятых «Верьте мне, люди», хотя он не сразу находит правильный путь. Наконец, накатанная дорога обрывается в конце восьмидесятых, актер во втором искусстве, в кинематографе, оказывается перед теми же проблемами, что и в театре: что делать? Какой новый социальный заказ сделает ему эпоха?
Если политика и идеология не заказчики, ничто не мешает им стать объектами другой политики — в тех же лицах. Эта рекогносцировка сберегла для экрана не только К. Л. Вопрос лишь в том, кого же теперь играет Лавров — тех же современников, что и раньше, но с другими знаками, или же совсем других? Вышедших из тени? Пользуется ли актером новый заказчик как значительной фигурой хорошо знакомой шахматной задачи в своих целях, или Лавров меняет курс? Политический боевик «Шизофрения» Виктора Сергеева выдвигает третий вариант — компромисс. Лавров идеально осуществляет замысел фильма: от его первого вице-премьера Колобова до низшего чина Кравчука, бандита с афоризмом «никакая фээсба не поможет», столько ступенек, что связь между ними недоказуема. Как всегда подтянутый, худощавый, сдержанный, Лавров ни единого раза не позволяет себе вмешиваться со своими актерскими оценками. Колобов — Лавров находится от пролога до эпилога в высших сферах, осуществляя верховный контроль над преступлениями власти. Он ни с кем не общается, кроме секретаря, и изоляция его есть не что иное, как Кощеева башня с Кощеевым же бессмертием. Кирилл Лавров вносит в игру благородство, которое вовсе не согласуется с характером Кощея, но такова эта актерская природа.
Горфункель Е. Лавров Кирилл // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. II. СПб.: Сеанс, 2001.