Нонна Мордюкова — праматерь всех российских актрис нового времени. Даже таких выдающихся, как Гундарева и Муравьева.
Она совершенно штучный продукт. Очень часто актер просто заполняет нишу на экране, и вроде техничный он, и опытный,
а все равно выглядит как аппликация. А из Мордюковой даже в не самых удачных ее ролях так и прет энергетика.
Энергетика ее невероятного природного дарования, правдивости, индивидуальности. И в то же время она распространяет вокруг
себя удивительный мир и покой. А голос у нее какой!
Переломистый, хриплый, грудной, неповторимый.
Конечно, работать с такой актрисой не может быть легко.
Хотя бы потому, что у нее всегда есть собственное ощущение
правды роли, характера, персонажа. С ней можно и нужно конфликтовать, спорить. И мы спорили. До душевных мозолей спорили. Зато как же мы радовались результату.
Никакие недоразумения с этим счастьем сравниться не могут.
Мы ведь снимали картину, когда все было запрещено. Когда никто не понимал, зачем же мы это делаем, и никто не скрывал, что «Комиссар» обречен на провал. И Мордюковой на каждом углу нашептывали, что она занимается безнадежным делом. Конечно,
она жила в постоянном конфликте с собой. Мы преодолевали всевозможные табу. Например, в Советском союзе да и в Российской империи не было представления о еврейской культурной традиции. Вообще слово «еврей» было эвфемизмом, и персонажи, подобные герою Ролана Быкова, в произведениях искусства не появлялись. Понятное дело, что многие боялись сниматься в «Комиссаре», отказывались. А Мордюкова не побоялась. Потому что понимала, что мы снимаем фильм о материнстве, о любви к женщине.
Мне хотелось показать преображение садистки и бандитки, которая в финале благодаря материнству и человеческой доброте становится Богоматерью.
Ведь эта сцена, когда Мордюкова кормит ребенка грудью, это же настоящая Мадонна с младенцем. А какая у нее роскошная грудь!
Это сейчас актрисы обнажаются без тени стеснения, а тогда,
в той консервативной и тупой атмосфере, показать обнаженное
тело было немыслимым. Нонна ни в какую не хотела раздеваться. Она поставила условием, чтобы на съемочной площадке выключили свет, а из группы остались только я и оператор. Тогда я ей сказал: «Ну, как же мы без света снимать будем?» С трудом, но в конце концов уговорил ее.
Еще в «Комиссаре» есть сцена, когда евреев гонят на расстрел.
Это было мое предвидение будущего героев, а никто не понимал этого эпизода.
И даже в 1987 году, когда картину было разрешено снять с полки, наши революционеры из Союза кинематографистов Климов и Смирнов требовали вырезать этот кусок. Так вот снимали мы в городке Каменец-Подольский, это возле крепости Хотин, на взятие которой еще Ломоносов оду написал. Когда мы набирали массовку для этой сцены, евреи ни в какую не хотели сниматься. Думали, что мы насмехаться над ними будем. Никак не могли их переубедить. А время-то идет, группа бунтует, Мордюкова в шоке.
Тогда я написал письмо секретарю ЦК компартии Украины товарищу Скобе с просьбой помочь, мол снимаем фильм о революции, о трагедии местечковых евреев, а массовку набрать не можем. И Скоба направил распоряжение: «Выделить для съемок „Комиссара“ по два еврея с фабрики, завода, кожкомбината». Люди вроде собрались. Надели на них звезды Давида, задымили съемочную площадку, музыку пустили, а они стонут, плачут, ни в какую сниматься не хотят. Масла в огонь подлил еще и тот факт, что я,
сам того не зная, выбрал для съемок место, на котором отступающие нацисты расстреливали евреев. Тогда Мордюкова вышла к массовке и сказала: «Товарищи евреи, как же вам не стыдно. Мы ведь кино о доброте человеческой снимаем!». А они ответили: «Товарищ артистка, мы вам верим и сниматься будем. Только вы нас не обманите». Вот так и снимали.
Плахов А. Не просто народная // Коммерсант. 2008. 14 июля.