И вот первый вызов на съемку после фильма С. А. Герасимова «Молодая гвардия», где я исполняла роль Ули Громовой.
Ассистент Пудовкина по актерам предлагает небольшую роль, Насти Огородниковой, в фильме «Возвращение Василия Бортникова»… С трепетом жду выезда в экспедицию — группа уже там. Пишу маме письмо: и о том, что режиссер — новый, но тоже прославленный, знаменитый, и о том, что роль — деревенской девушки, трактористки. Мама, сельский специалист, незамедлительно отвечает и пылко советует: «Когда к трактору подойдешь, не пасуй, губы не кусай,
веди себя с ним, как будто знаешь его до винтика». Материнская режиссура «оттуда» — от земли и тракторов.
И вот явилась я в киноэкспедицию. Поселок Урень под Горьким. Группа там уже довольно давно, обжились, а я, как исполнитель роли второстепенного персонажа, приехала попозже… Шагаю радостная по деревне — и вдруг навстречу идет Всеволод Илларионович.
— Здравствуйте, — сказала я.
— Здравствуйте! — чуть не крикнул он. — Вы к нам?
— К вам.
А дело в том, что на такие маленькие роли исполнителей вызывал ассистент и для режиссера порою встреча с актером была сюрпризом, и не всегда приятным.
— Это вы играли Ульяну Громову?
— Я.
Стук кулаком по забору, нервно проводит ладонью с растопыренными пальцами по волосам.
— Господи! Да кому же могла прийти в голову такая мысль?! Вызвать вас, романтическую особу, на Настю Огородникову!!! Да Вы знаете, какая она должна быть? Это обыкновенная работяга, понимаете —
ра-бо-тя-га. Она уже многое повидала!.. Ну и работнички у меня!
Не попрощавшись, пошел он по деревне, а я осталась стоять как вкопанная, ни жива ни мертва. Уезжать? А как?
Мы же — актеры не имеем права с работы самостоятельно срываться…
Иду к милой ассистентке и чуть не плачу. Она же, не моргнув глазом, абсолютно спокойно говорит:
— Нашла о чем переживать… Располагайся, привыкай — скоро съемка твоего эпизода с Лукьяновым. Учи текст. Послезавтра репетиция.
Я пошла располагаться, но и располагаться не могу: из-за слез ничего не вижу. С таким трудом уладила свои дела дома: маленького сына оставить не с кем было, отец его тоже уехал на съемку… С такой надеждой кинулась я сыграть во всем знакомую мне трактористку у маститого режиссера… и вот на тебе! А партнер какой — Лукьянов Сергей Владимирович! Это же чудо, а не актер: красавец, артист органичный, глубокий, импровизатор… Что бы я в ту минуту отдала, чтобы удрать куда глаза глядят…
Но еще в институте получила я крепкую закалку. Когда знаю, что мною недовольны, если меня ругают,— сжимаюсь как пружина, собираю все силы, сосредоточиваюсь, как никогда. Бросив вещи, так и не «расположившись», выпросила на час режиссерский сценарий.
Мой-то текст невелик… Успею переписать. Ищу, чего же Пудовкин от нас, актеров, ждет, чего требует. На первой же странице читаю: «В каждой, даже маленькой сцене искать столкновение сильных характеров, желаний каждого добиться своего. Всегда открытая (а не исподволь, не с задней мыслью) борьба, иногда вспыхивающая, иногда угасающая на короткое время. Искать и беречь каждую вспышку страстной воли у каждого в соответствии с его характером».
Может, я неточно сейчас записала, но за смысл ручаюсь.
Это мне близко, это меня устраивает, и моя Огородникова, как и я сама, будет добиваться своего.
В этой же экспликации Пудовкин пишет, что такая вспышка должна чувствоваться, даже когда человек молчит, когда слушает другого… Это я могу, только бы собраться, только не думать об обидах и неурядицах, думать, какой замечательный и близкий мне режиссер — Пудовкин.
Пришло послезавтра — репетиция не состоялась, потому что Лукьянова театр не отпустил. А когда актер приехал, пришлось идти мне «на съедение волкам» — прямо на съемку. Текст я знала назубок. Бурчала его и днем и ночью, вроде репетируя.
Съемка была, как говорят в кино, «режимная», ночная. Когда я пришла, солнце уже садилось, костер был разложен, камера установлена. Пудовкин взволнованно и, мне казалось, раздраженно прохаживался взад и вперед, и фигура его четко прорисовывалась на закатном небе. Потом мне говорили, что он всегда первым появляется на месте съемки, но тогда чудился в этом укор:
не очень-то вы торопитесь, актеры… Коротко, темпераментно,
без всяких указаний и показов Пудовкин рассказал о внутреннем смысле сцены, о сложных чувствах Василия и Насти. Суть сцены заключалась в том, что герой фильма Василий Бортников от тоски ночью побрел в поле. С женой он крепко поссорился из-за того, что она, по его мнению, втайне не забывает другого мужа, за которого выходила, когда думала, что Василий погиб. В поле он встретил трактористку Настю, давно ему знакомую. Горел костер, она возилась с трактором. Он позвал ее к костру и стал высказывать все, что на душе накипело. Горькая, искренняя речь Василия — Лукьянова захватила меня, и, ухватившись за партнера, как утопающий за соломинку, я забыла все сомнения — надо было выслушать человека, ответить по-дружески, успокоить его, обогреть душу пониманием… Не заметила, как села к камере спиной, а значит, и к режиссеру тоже. И вдруг — даже не вижу, а чувствую — Всеволод Илларионович подвигается, меняет позу, ищет такую, чтобы видеть меня, мое лицо и глаза. А я еще крепче держусь своего: горячо волнуясь, разговариваю с Василием.
— Девушка! Развернитесь на камеру! Сергей Владимирович! Ну что у вас у всех, театральных актеров, за манера рассаживаться лицом на камеру. Это же не жизненно! — крикнул режиссер.
Лукьянов на сорок пять градусов отвернулся от камеры, а мне пришлось передвинуться на нее.
— Еще, еще! — просил Пудовкин и докомандовался до того, что теперь Лукьянов оказался спиной к аппарату, а я всем корпусом развернулась на него. Пудовкин кричал, начал нервничать Лукьянов, и в этом аду я все увереннее и свободнее чувствовала себя, счастливо понимая, что покорила своей актерской правдой режиссера.
Было снято два дубля. Похолодало, начинался ранний рассвет, когда завершилась съемка.
— Блестяще, товарищи! Блестяще! — кричал на всю степь Пудовкин. — Ну почему у нее такая маленькая роль!
Я легла спать с победоносной улыбкой. Я чувствовала, что что-то праздничное посетило меня. Проснувшись, прежде всего вспомнила, что с эпизодом справилась. Вот так-то! Что ж, мы, сами бывшие колхозники, не сможем сыграть «такую ра-бо-тя-гу»?..
Я уже начала мысленно собираться домой, к маленькому сыну… Да не тут-то было…
Вызывает меня к себе ассистент и заговорщическим тоном сообщает:
— Сегодня Всеволод Илларионович, я, ты и оператор едем в Москву на один день — уже заказан павильон: тебя будут пробовать на главную роль.
— А как же она?
— Город из нее прет, как ни старается, а сельского в ней ничего нет…
Батюшки! Едем в Москву, «тайно» делаем пробы, смотрим на экране… А когда зажигается свет в маленьком зрительном зале студии, мы видим поникшую голову режиссера, которую он обхватил двумя руками. С усилием разогнувшись, он стал канючить, как ребенок:
— Да нет… Плохо вы ее загримировали, надо было постараться…
Все молчали, понимая, что меня, с моим худым, молодым лицом, трудно, а быть может, невозможно загримировать под сорокалетнюю, много пережившую женщину.
— Нонночка! Я вас очень прошу, не соглашайтесь больше нигде сниматься, мы будем работать с вами из фильма в фильм.
«Вот даже как!» — мелькнуло в голове у меня, но я, хоть и радовалась этим словам, считала свою работу в данном фильме законченной и ехать снова в Урень не собиралась.
Куда там! Всеволод Илларионович велел проведать сына и ехать с ними на место съемок. Там он всячески старался увеличить мою роль…
Ту экспедицию я не забуду никогда. Всеволод Илларионович каждый вечер собирал нас, актеров, заваривал прекрасный чай, ставил на стол сладости, присланные из Москвы, и начинались рассказы и разговоры. Мы слушали его затаив дыхание. Мы говорили и о жизни, и смерти, и об искусстве, и о любви. Собиралась далеко не вся группа, — Пудовкин интуитивно отбирал людей близких и интересных друг другу. Как мне было жаль расставаться и с Всеволодом Илларионовичем и со съемочной группой…
И вот в Москве, уже весной 1953 года, на улице Воровского я случайно встретилась с Пудовкиным. Он положил мне руки на плечи и пылко, как юноша, спросил:
— Нонночка, вы не нарушили свое обещание?
— Нет.
— Молодчина! Мы сейчас начнем с вами много-много работать…
Больше я его не видела. Он умер буквально через две-три недели…
Мордюкова Н. И я снималась у Пудовкина… // Пудовкин в воспоминаниях современников. М.: Искусство, 1989.