Станция Константиновская, станица Отрадная, Армавирская, Старо-Щербиновская, Ейск, Краснодар, Ростов… Нигде семья Мордюковых не оставалась дольше, чем на два-три года.
Главной в семье была мать. Она была не просто грамотной, она даже окончила Краснодарские высшие колхозные коммунистические курсы!
Мать, отец, шестеро детей. Старшая — Нонна. ‹…›
Мать была главой семьи не только из-за необычайной самостоятельности и колоритности характера, но и по общественному положению. Она была коммунисткой и неизменным колхолзным председателем.
Частые переезды семьи объяснялись именно тем, что стоило матери поднять колхоз в одной станице, ее бросали «на прорыв» в другую. За год-два она налаживала дело — ее переводили в третью.
Семье в восемь душ жилось не сладко. Из-за жизни на колесах в собственном хозяйстве не заводилось и курицы. Но мать этим не огорчалась. В душе она была даже довольна недеревенской хозяйственной неустроенностью семьи. Изо всех сил своих она тянулась к городскому образу жизни. И детей она старалась одевать по-городскому, и высшее образование для всех шестерых было мечтой ее загруженной и неспокойной жизни. Она ненавидела деревенскую тесноту, деревенскую затрапезность в одежде, интуитивно боялась сама погрязнуть в сельском привычном быте
и, несмотря на общественные и семейные заботы, находила время следить за собой. ‹…›
Когда ‹…›незадолго до смерти, Ирина Петровна приезжала в гости к дочери, тогда уже студентке ВГИКа, Нонна пригласила ее на дружеский банкет — Алексей Дикий праздновал премьеру «Бедность — не порок». Нонна Викторовна вспоминает,
как мама рассказывала, пела, шутила, а собравшиеся актеры и режиссеры забыли о премьере и смотрели прямо-таки ей в рот. Познакомившись тогда с Нонниной матерью, Сергей Аполлинариевич Герасимов сказал: «Ну, теперь я понял, откуда ты, Нонна, произошла». ‹…›
В бытность свою в школе ничего, кроме хлопот, она учителям не доставляла. Троек было много, озорства еще больше. Причем озоровала не из вредности и не из проказливости, а из желания нарушить скучные нормы, очень часто из самых добрых и человечных намерений (однажды вытащила через форточку наказанную и запертую в классе подружку!).
«Смотри, Нонна, будешь как Бондарчук», — выговаривали ей за очередное нарушение порядка — Бондарчук окончил ейскую десятилетку значительно раньше Нонны, но его буйная слава еще долго гуляла по школе. «Будешь как Бондарчук»… А сейчас имена Бондарчука и Мордюковой на школьной Доске почета! ‹…›
Мама проявляла последовательность во всем — именно в доме Мордюковых, в одной из первых семей в станице, появилось и утвердилось радио.
Для Нонны любимой радиопередачей была «длинная музыка», как она называла про себя оперы и симфонии. Эта вот «длинная музыка» да еще кино стали постепенно необходимостью. Она немного стеснялась своего чудачества — поклонников симфонической музыки рядом с ней было не так уж много. ‹…›
Закончив десятилетку, Нонна собралась ехать учиться «на артистку». Никому не говорила (а вдруг не примут — гордость-то тоже есть у человека!). Документы послать постеснялась: было в аттестате штук восемь троек.
Последний военный год — 1945-й. Для поездки в Москву нужен пропуск. А для такой «государственной» надобности, как «учеба на актрису», никто, конечно, пропуска не даст.
Как всегда, на помощь пришла мама — договорилась с грузовым самолетом. Все было налажено, да рейс сорвался! Что делать? Ни пропуска, ни билета… ‹…›
Больше недели ехала на товарном, на «500-веселом», как тогда говорили. Уехала в конце августа, приехала в сентябре. Хорошо, добрые люди в поезде подкармливали. Цель своего путешествия скрывала. Говорила, едет поступать в «химико-технологический». Так казалось солиднее и спокойнее, да и опять же, чтоб не сглазить, а то как не примут!
Вышла на перрон в своих калошах на белые носочки, а в Москве морозно. Осень в том году была холодная. Переночевала в обнимку с чемоданом на вокзале, утром явилась.
А в институте никого и никуда не пускают. Первый тур экзаменов уже прошел, сейчас второй идет:
— Приезжайте на будущий год.
Легко сказать, а каково приехать?
Пробилась к директору Льву Владимировичу Кулешову. А тот
даже головы не подымает — крепко, видно, надоели ему девочки, желающие стать артистками. Один из педагогов, вошедший в это время в директорский кабинет, присмотревшись к Нонне, посоветовал:
— Идите покажитесь профессору Бибикову, может, понравитесь… ‹…›
С девяти утра начался экзамен. Абитуриентов вызывали по очереди. Нонна попала в экзаменационную комнату в одиннадцатом часу вечера. ‹…›
— Что вы приготовили? — спросили Нонну из комиссии.
И Нонна с отчаянной решимостью начала читать выученный в десятом классе монолог… Фамусова из «Горя от ума».
Измученная за день приемная комиссия стонала от хохота.
А Нонна кончила монолог и заплакала. Такого позора она перенести не могла.
Очень высокий и красивый человек, утирая слезы, которыми просто заливался от смеха, начал утешать девушку:
— Перестань, Мордюкова, не реви. Ты очень интересно прочитала. Мы смеемся потому, что это не женский материал. Лучше расскажи что-нибудь из жизни, случай какой-нибудь! (Этот человек и оказался как раз профессором Борисом Владимировичем Бибиковым.)
Рассказать случай из жизни? Пожалуйста! Здесь Нонна чувствует себя королевой.
Рассказала, как в поезде у пассажира стащили ботинки. Как всегда увлеклась, сочиняя на ходу, расцвечивая неожиданно возникшими в сознании смешными подробностями… Теперь уже смеялась и комиссия и сама Нонна. Кажется, проскочила, как бы не завалить последний тур!
К следующему показу вызубрила уже «женский материал» — басню «Волк на псарне». Начала читать, но из комиссии прервали:
— Расскажите лучше, как ботинки украли!..
Так Нонна Мордюкова стала студенткой ВГИКа, ученицей Бориса Владимировича Бибикова и Ольги Ивановны Пыжовой.
Левшина И. Нонна Мордюкова. М.: Искусство, 1967.