Все осенне-зимние эпизоды фильма на пленке — и начинаются павильонные съемки. Здесь нашему графику ничто не угрожает, и мы без задержки переходим из одной декорации в другую. Основных декораций три: «Дом Мелеховых», «Дом Астаховых» и «Дом Листницких».
Из хутора привезли мебель, утварь и даже посуду. В куренях появились настоящие донские лавки, сундуки, столы и двери, в людской «Ягодного» — потемневшее от времени корыто, глиняные горшки. Теперь комнаты уже не выглядят как декорации.
Пока строили «Дом Астаховых», мы взялись за сцены в «Ягодном». ‹…›
Снимаем «Приход Натальи». В углу около плиты, у кипящего бака, возится Быстрицкая. Она готовит свое «рабочее место». В этой сцене ей придется стирать. Герасимов всегда обращает внимание на руки актеров. Давно уже без маникюра, загримированные, руки Быстрицкой все еще не нравятся режиссеру. И актриса перед съемкой старательно стирает груду белья. ‹…›
Решили, что у Аксиньи должно немного лосниться лицо (обычно актера перед съемкой припудривают). Покрасневшие от стирки руки, вспотевшее, усталое лицо преобразили Быстрицкую.
— Почему Наталья так опрятно одета? — спрашивает Герасимов художника по костюмам.— Забыли, что дорога из Татарского до Ягодного довольно длинная и пыльная?
И вот уже Наталья, запыленная, со случайно приставшими к юбке колючками репея, выглядит совсем по-иному. Чувствуется, что пришла она сюда не из чистой костюмерной, а из донской степи.
Сцена рождается медленно. Сначала на репетиции Быстрицкая качала завернутую в одеяло куклу. Когда же в ее руках оказалась девятимесячная Ирочка, появилась та искренность и то недостающее «чуть-чуть», которое принесло актрисе удачу.
В поисках правды интонаций режиссер запрещает актерам говорить более громкими голосами, чем того требует содержание сцены. Это осложняет запись.
Нужно создать в павильоне идеальную тишину, чтобы посторонние шумы «не накладывались» на голоса исполнителей. Поэтому, когда идет съемка в декорации «Людская», звукооператор Д. Флянгольц занимается довольно странным, на взгляд непосвященного, делом: перед каждым дублем берет у актеров их чирики (казачья обувь типа тапочек) и бросает в бак с кипящей водой. «Сваренные» чирики надевают актеры. Это делается для того, чтобы уничтожить скрип обуви. ‹…›
В декорации «Дом Мелеховых» предстояло снять не один год жизни семьи: с ее печалями и радостями, ожиданиями и проводами, со смертями, свадьбами и крестинами — десятки сцен всех трех серий фильма. На съемку собрались все Мелеховы, даже маленьких Мишатку и Поленьку привезли мамы из Каменска. ‹…›
Обвешанный крестами, посреди хаты стоит в окружении домочадцев Григорий. Еще в Диченске мы сняли первый кадр этой сцены: Наталья с ребятишками на руках и Ильинична поднимаются на крыльцо. А вошли они в хату через… три месяца, в павильоне студии.
Очень живо ведут себя дети: Полюшка во время съемки так заливается смехом, что невозможно не улыбаться.
Снимали сцену несколько раз, поэтому в мешок с подарками, который привозит Григорий, попадали надкусанные пряники — ими в предыдущих дублях отец угощал Полюшку. И вот во время съемки, когда девочке достался уже раз «отснятый», использованный пряник, Мишатка, дернув Ильиничну за подол, объявил на весь павильон:
— Баб, а баб, а у ей надкусанный…
Дубль был испорчен.
Импровизация Юры-Мишатки, раскрывающая тайны кинематографа, продолжается и в следующей сцене.
Семья сидит за праздничным столом.
— Пап, а пап, — Юра нетерпеливо дергает Глебова за кресты на гимнастерке, — ты шо воду все глушишь и глушишь? (По сценарию Григорий пьет водку.)
Расшалившиеся Мелеховы-младшие так и не дали в этот вечер доснять эпизод до конца.
Готовим «Утро в семье Мелеховых». Надо передать в освещении декорации эффект раннего летнего солнечного утра. Бригадир светотехников Григорий Журавлев командует: «Дать полный свет», — и декорация освещена. Но пока это лишь хаос световых пятен. Оператор указывает, куда направить луч каждого прожектора. И комната преображается. Солнечные зайчики рассыпаны на стенах и на полу, яркий сноп лучей пробивается сквозь щель ставен, освещая раскинувшуюся в постели спящую Наталью. Воздух пронизан солнечным светом (это достигается с помощью дымовых шашек, задымляющих павильон). ‹…›
Мы снова в пути — поезд идет в Ленинград. Предстоит снять эпизоды из жизни светского Петербурга, приезд Корнилова в Москву (этот эпизод удобнее совместить с ленинградскими сценами, так как все они требуют большой массовки), а главное — «Залп «Авроры» и «Взятие Зимнего».
Вчера, как обычно, был генеральный смотр городской «натуры». А уже сегодня на Витебском вокзале в 8 часов утра начали съемку. В таком большом городе, как Ленинград, она сопряжена с множеством трудностей. Но основная — необходимость оградить съемочную площадку от толпы киноболельщиков. Их упорству и терпению поражаешься: они в состоянии простоять несколько часов, неотрывно наблюдая за самыми повседневными делами киногруппы.
До прибытия из гримерной Корнилова, Краснова и Каледина еще далеко: их грим требует не одного часа работы. Ведь надо создать точно скопированные с фотографий лица.
Пока не прибыли исполнители, идет техническая подготовка к съемке: укладываются тридцать метров рельсов, по которым будет двигаться тележка с камерой, светотехники подкатывают осветительные приборы, пиротехники приспосабливаются к ветру: надо, чтобы дым шашек не заволакивал камеру и актеров.
Появившийся на перроне женский «батальон смерти» вызывает особенно сильный ажиотаж зрителей. Но вот, наконец, двигается блестящий «генералитет» — маленький, тщедушный Корнилов (А. Калинцев), за ним Краснов (Д. Днепров) и Каледин (А. Иванов). Прибыл специально приглашенный на съемку военный оркестр.
Начали репетицию. Гремит марш, встречающие с воодушевлением размахивают букетами, но… поезд провозит Корнилова на несколько метров вперед, и он не попадает в кадр. «Стоп!» Все начинается сначала. ‹…›
Приступаем к съемке на «Авроре». Выстрел будет произведен именно из той пушки, которая сорок лет назад возвестила миру о начале Великой революции. ‹…›
Осматриваем со всех сторон знаменитую пушку и намечаем точку для камеры. Вечереет. Вся группа на борту «Авроры». С пушки сняты чехлы, орудийный расчет делает последние приготовления. С большой осторожностью отвинчивают со стенок мемориальные доски. Все взволнованы: ведь выстрел «Авроры» не такое уж частое событие в Ленинграде. На набережной в немом восторге замерли мальчишки — они взволнованы не меньше нас. Выстрел, за ним второй и третий. Над вечерним Ленинградом гремит трехкратный салют (снимали три дубля).
Не успел отгреметь выстрел «Авроры», как мы, точно следуя поговорке, попали с корабля на бал — снимаем «Ресторан «Донон».
Натурная декорация выстроена на берегу Мойки во дворе Ленинградской капеллы. Около накрытых в «саду» столов суетятся официанты, приглашенные на сегодняшнюю съемку из одного ленинградского ресторана. Несколько человек, когда-то работавших в «Дононе», помогли восстановить обстановку этого известного в те годы заведения.
К решетчатым воротам с вывеской «Донон» подкатывает игровой транспорт: пролетки, запряженные рысаками, лимузины. За накрытые столы усаживаются актеры и участники массовки. Оркестр наигрывает «Аргентинское танго» и знаменитый боевик тех лет «Пупсик». Мы устанавливаем свет: размещаем приборы, проверяем плавность движения тележки. Художники вносят последние коррективы в декорацию.
Начинается репетиция. Все приходит в движение: снуют с подносами официанты, скрипач выводит томную мелодию, раздается смех, за столиками идет оживленный. разговор.
Герасимов внимательно слушает диалог между Калмыковым (Михаил Глузский) и Листницким (Игорь Дмитриев).
А пока идет актерская репетиция, Оганесян организует «второй план». Надо создать ощущение нервного, почти истерического оживления, которое сопутствовало жизни столицы летом 1917 года.
По Дворцовой площади, которая хорошо видна сквозь решетку, гарцуют казаки, проносятся отполированные английские ландо. По набережной у ресторана гуляет толпа, хорошенькие сестры милосердия, кокетничая, собирают деньги у прохожих в пользу раненых; блестящие офицеры нагло рассматривают дам и молоденьких гимназисток; прохаживаются петербургские «тузы». А рядом из-под нахмуренных бровей поглядывают на все это солдаты в рваных шинелях…
Сегодня снимаем «Взятие Зимнего». Много раз происходила на Дворцовой площади съемка таких кадров (в фильмах «Октябрь», «Пролог» и др.), и все же всегда она волнует ленинградцев.
Еще утром, задолго до начала съемок, к нам начали подходить
люди с самыми разнообразными советами и вопросами. Очевидцы и участники этого великого дня с удовольствием делились своими воспоминаниями. Вот седой старик с жаром рассказывает о том,
как шло наступление на Зимний со стороны Миллионной улицы.
— Баррикада была уложена не так, — смущаясь, говорит какая-то пожилая женщина. Она явно боится, что ее вмешательство будет сочтено излишним, но пройти мимо неправильно уложенных бревен не может. На площадь пришла и группа старых большевиков.
Нас всех трогает и волнует забота старых питерцев о том, чтобы все снималось «так, как было». ‹…› Машина за машиной подвозят на площадь сотни участников массовки. К съемке привлечены воинские соединения. Костюмеры сбились с ног: солдат переодевают здесь же, на площади. Кругом чистят пулеметы, раздают винтовки с холостыми патронами, каждому подразделению объясняют его задачу.
В лучах прожекторов рельефно видна решетка ворот Зимнего. Пиротехники «закладывают» на Миллионной два «взрыва». Идут последние приготовления к «штурму».
И вот съемка. Застыла, приготовив фотоаппараты, целая армия фотокорреспондентов. Кроме них, работу группы снимают сегодня Московская и Ленинградская студии кинохроники. Герасимов еще раз обращается к участникам съемки с просьбой как можно серьезнее отнестись к предстоящей «атаке».
Два столба огня взлетели в воздух на Миллионной. Могучее «ура» несется над Дворцовой площадью. Многосотенная толпа распахивает ворота и врывается во дворец. Залпы сотен винтовок, мощным гулом отдающиеся под сводами Зимнего, возвещают нам и тысячам зрителей, что съемка завершена.
Меркель М. Как снимался «Тихий Дон». Из дневника второго оператора фильма // Огонек. 1957. № 51.