Фильм этот родился в самое благоприятное для нашего искусства время, когда споры, где бы они ни велись, по какому бы поводу ни велись, показывают, что большинство советских художников и зрителей — резко против схематичного искусства, искусства казенного благодушия, беспрестанного «ура» по любому поводу, особенно на колхозных свадьбах или новостройках, великолепно,
как по маслу, начинающихся и столь же великолепно, как по маслу, заканчивающихся. Все больше и больше режиссеры и зрители голосуют за искусство сложное, как сложна сама жизнь, искусство без розового или черного лака, искусство, способное подготовить людей к сложностям, тревогам и суровым испытаниям жизни, как должно готовить ПВХО.
В фильме о Павле Корчагине есть правда, жестокая, суровая правда жизни.
Именно это — основа режиссерского видения, видения сценариста, видения операторов, актеров, декораторов.
Здесь ничего не хотят подсахарить, но не хотят и преувеличить драмы жизни. Впрочем, о каких преувеличениях можно говорить, когда перед нашими глазами до сих пор стоят картины того времени, порой еще более суровые, еще более жестокие, чем то, что показано в фильме Алова и Наумова.
И это суровое время воспитало не ханжей, не святош, а людей большой закалки, которую мы называем большевистской закалкой.
В фильме нет ненавистных художественных схем, нет железобетонных героев, в которых с самого начала и до конца сценария ничего не менялось бы.
Если в реальной жизни есть такие люди, то можно им только позавидовать. Но в искусстве таким персонажам не завидует никто. Искусство требует от художника умения показать процесс становления личности, показать, как закалялась сталь. Не называется ведь книга «Готовая сталь», а именно — «Как закалялась сталь». Что же закалять и без того стального человека, если бы он явился в картину? В этой картине есть человек, которого закаляют удары жизни: трудность, препятствия, голод, холод, болезни и борьба с ними.
Герой фильма — это не храбрый портняжка, не сын барона Мюнхгаузена, который мог бы единым махом все преодолеть и со звонкой песней идти из кадра в кадр, — нет, это живой человек в том смысле, что он борец, но он и раним, у него своя психология, он иногда смотрит на мир, как Бэмби в первый раз смотрел на грозу, на ливень, на дождь. Он и мужествен и лиричен, он — живой человек.
Это партийная картина, потому что у художников, создавших ее, очень страстное, активное отношение к действительности.
Это взволнованное искусство, это не бездушная иллюстрация.
Но в картине есть недостатки. Ей не хватает искусства «чуть-чуть». Необыкновенный по длине метраж отдельных сцен! Режиссерам надо взять ножницы и крепко бороться с собой — сокращать даже то, что им самим нравится.
Помнится мне, в одной зарубежной картине «Гамлет» режиссеры так увлеклись сценами сумасшествия Офелии, что дали им три-четыре части. У зрителя терялась мысль, почему Офелия сошла с ума, кто виновен в этом, смаковалось сумасшествие как таковое. Подобные «смакования» есть и в фильме «Павел Корчагин».
Режиссеры А. Алов и В. Наумов в некоторых подробностях утратили чувство меры. Они должны были «прижать» друг к другу лучшие эпизоды картины — иначе говоря, укрепить те «быки», на которых держится мост всего фильма.
На каких же «быках» построена эта картина? Меня сразу захватывает эпизод освобождения Жухрая; затем эпизод в тюрьме; эпизод с Устинович, — здесь у Павла рождается ненависть к врагам.
Затем — волнующие эпизоды в Первой конной армии, в Киеве, заседание губкома и другие героические сцены картины.
Фильм высоко поднимает значение комсомола и связывает тему историческую с темой современной. Мы видим в фильме комсомольцев времен гражданской войны, а думаем о тех комсомольцах, которые по призыву ЦК партии поехали поднимать целинные земли, о тех комсомольцах, которых Сибирь встретила морозами, засухой, множеством тяжких испытаний, хотя они и не похожи на те испытания, которые показаны в этом фильме.
Вспомните такой эпизод, как разговор под шинелью. Комсомольцы видят впереди прекрасную цель, и слово «комсомолец» звучит гордо, на весь мир.
А сцена митинга, помните — «Есть дрова! Город спасен!!» И здесь тоже звучит настоящий мажор!
Фильм сделали тонкие художники — молодые, но знающие, как добиться не казенного, а подлинного мажора.
Сцена отказа героя от самоубийства поставлена и сыграна как сцена большого внутреннего подвига человека.
Это — внутренняя духовная борьба, преодоление внутренних бастионов.
Человеку внезапно так мрачно стало, что возникла мысль о самоубийстве. Еще момент, и он, может быть, убьет себя.
Но вот Павел Корчагин сел на рельсы, услышал слова «строить»… «бороться…», и тут каким-то внутренним закономерным ходом (такова логика революции) он обретает волю к жизни и идет дальше. Ведь не единственная форма героизма — размахивать шашкой. Есть внутренний героизм. Есть «внутреннее Бородино».
И тот героизм, который показан в картине, равняет Павла Корчагина с героями классики. Как они умеют глубоко страдать, когда жизнь раскрывает перед ними все свои язвы, когда художник срывает все маски с людей! Они умели преодолевать эти страдания, но не по счету «раз-два-три».
Видение авторов фильма во многом субъективно, но такая художественная субъективность имеет полное право на существование в искусстве. Она не искажает объективного хода истории, правдиво рассказывает эту историю, не прячет темные краски там, где они должны быть, придаст фильму своеобразие. Авторы фильма видят своего героя юным рыцарем нашей эпохи, рыцарем ленинских идей, и это прекрасно!
Я думаю, такие картины помогают людям, а это и есть самое важное в работе молодых ищущих и дерзающих художников.
Охлопков Н. Здесь звучит настоящий мажор // Искусство кино. 1957. № 2.