Авторы сценария и постановщики фильма «Бег» не довольствуются кинематографическим пересказом Булгакова: они его продолжают, развивают, в каких-то случаях «дожимают», «заостряют» заключенный в его произведениях исторический смысл. Но эти заострения не из тех, что разрушают гармонию искусства вторжением перста указующего. И не из тех, что выпрямляют события ради их приближения к легко читаемой схеме. ‹…› Алов и Наумов выводят наружу булгаковские подтексты, предполагаемое делают пластически отчетливым.
Они раздвигают рамки пьесы, не останавливаясь перед ломкой жанра. С психологической драмой Хлудова и его снами-кошмарами соседствует в фильме эпопея штурма Перекопа. В бытовое повествование о жизни героев фильма в эмиграции врывается фантасмагория тараканьих бегов и уличной потасовки в Константинополе, гротеск «концертно» поставленных сцен карточной игры Чарноты и Корзухина в Париже… Ломка жанра не ведет, однако, к эклектике, к созданию некоего кинематографического кентавра. Тональность, стиль, атмосфера фильма определяются его мыслью, соединяющей разнохарактерные сцены, пестрота эпизодов и мотивов отражает пестроту жизни.
«Бег» остро решен и ярко сыгран. М. Ульянов (Чарнота), Е. Евстигнеев (Корзухин), В. Басов (Артур), В. Осенев (Тихий)
прямо-таки «купаются» в ролях, играют в лучших традициях актерского кинематографа, не останавливаясь перед театральными заострениями образа. Но и режиссеры не умирают в актере:
фильм по-настоящему кинематографичен, режиссерски изобретателен, «визуально» выразителен. При этом режиссура достаточно строга и точна в ощущении границ, отделяющих остроту кинематографических изображений от стилизаций и манерничанья. Разнохарактерные жанровые и стилевые элементы, на первый взгляд кажущиеся несоединимыми, соединяются органически.
С первых же кадров действие фильма выводится на просторы России. Редко встретишь на экране русскую ширь, снятую с таким размахом, с таким влюбленным пониманием красоты заснеженных полей и перелесков, сквозь посеребренные деревья которых просвечивает по-зимнему сдержанное солнце.
В пейзажных панорамах фильма часто возникает окруженная
парком церковь: кинокамера «видит» русские пейзажи глазами не только тех, кто воюет за новую жизнь, но и тех, кто влюблен в жизнь старую, дерется за нее. Образ России с ее полями, перелесками, церквами не раз возникает в их эмигрантской памяти в дни константинопольской суеты и в парижские бессонные ночи. Возникнет, чтобы до боли душевной, до крика дошла смертная тоска по России, чтобы снова и снова задуматься о пройденном и потерянном. ‹…›
Рядом с поэтическим образом России, который эмигранты увезут в своей памяти на чужбину, вернее на фоне неповторимо величавой, спокойной и умиротворенной красоты природы возникает в фильме образ России воюющей. Панорамы наступления войск Фрунзе на Перекоп принадлежат к самым высоким достижениям нашего кинематографа в создании эпических картин гражданской войны. Пусть свинцовы ноябрьские облака, пусть чавкает под ногами красноармейцев немыслимо противная, мешающая маршу грязь, пусть неприглядны залепленные ею сапоги и обмотки — все равно сцены перехода через Сиваш и штурма перекопских укреплений прекрасны. В них есть суровая поэзия революционного эпоса, в них есть красивая сила народа, идущего на смертный бой за землю, за волю, за лучшую долю.
Караганов А. Кинолетопись революции. М.: Знание, 1977.