«Пробьемся штыками» — это была любимая поговорка Саши Алова и Володи Наумова, она возникла в те самые 50-е, но не знали они, что ей суждено из шутливой присказки, в общем-то, стать жизненным девизом. В самом деле, пробиваться и пробивать приходилось едва ли не штыками. И «Павла Корчагина», и «Мир входящему», и «Скверный анекдот», и «Бег». Но это будет потом.
А тогда была Киевская студия, куда Саша Алов и Володя Наумов были распределены после окончания ВГИКа. Студию они знали хорошо, да и на студии новичками их тоже не считали. Работа над завершением «Тараса Шевченко» была проделана ими большая, сам фильм получил высокую оценку. Короче, их знали, относились к ним с доверием. Их любили. Но несмотря на это, постановку не давали. Молоды. Зелены. Подождут.
Кроме того, единиц на Киевской студии было мало — три или четыре в год. Ах, до чего же скучные были эти «единицы»! Саша и Володя деятельно ждали своего часа. Искали материал, обсуждали его, спорили до хрипоты, а то и до драки, затем писали заявки, неслись с ними к руководству, возвращались с отказом… И снова начинали искать. Делали они это с невероятным азартом, без тени уныния и «безнадеги» (это тоже любимое их словечко).
Я сказала, что их любили. И это не дежурная фраза. Это действительный факт. Они резко выделялись из общей массы. Интеллигентные, образованные ребята с живым умом, острым глазом и языком, с добрым, отзывчивым сердцем. Они светились талантом. В старину говорили: «блестящий молодой человек».
К ним это очень подходило. Единственное, что выпадало из этого образа — их костюмы, старые, вытертые до атласной глади.
Почему-то с годами об Алове и Наумове нередко стали судить как об антиподах: один, мол, интроверт, другой экстраверт, один, мол, только и делает, что анализирует то, что нафантазирует другой.
Это заблуждение. Возможно, с годами форма проявления личности выработалась у каждого своя. В молодости же они были похожи чрезвычайно и не уступали друг другу ни по талантливости, ни по темпераменту, ни по фантазии. В каждом было такое море обаяния, человеческого достоинства и умения уважать достоинство другого, что не любить их было невозможно. И, повторяю, их любили.
Только в 1954 году они получили возможность заняться своим прямым делом — режиссурой. Они приступили к экранизации очень популярного и очень толстого романа В. Беляева «Старая крепость» о гражданской войне и о первых годах мирного социалистического строительства. Сценарий был написан В. Беляевым и М. Блейманом. Естественно, что трилогию пришлось основательно сократить: многосерийность тогда была не в моде. Но Алова и Наумова это ничуть не смущало, потому что они стремились воссоздать самый дух времени, его звучание, его лица, а этого, как известно, не добиться ни количеством персонажей, ни обилием событий, ни метрами пленки. Найти ключ к фильму, его образный строй, его изобразительное решение — такую они ставили перед собой задачу. Насытить жизнь правдивыми деталями, психологическими подробностями, чтобы зритель поверил, чтобы он заразился верой героев фильма, их любовью, их созидательным горением.
Помню, как с молодым художником Володей Аграновым, который тоже был дебютантом, они преобразили старую часть города Каменец-Подольска. На стенах домов пестрели вывески «Отель Бельвю», «Парикмахерская Жорж из Парижа», «Российская мануфактура М. Гусятинера», а на афишных тумбах — рекламы фильмов тех лет. Молодые режиссеры были очень принципиальны в вопросах доподлинной реставрации жизненной фактуры. К счастью, у них была прекрасная администрация, состоявшая не просто из профессионалов (в кино этого недостаточно), а из настоящих фанатиков. Помню администратора картины Яновера, очень изобретательного человека, который мог достать все. Между Яновером и режиссерами порой заключались пари. «Придумывайте что хотите, говорил Яновер, все добудем!» И они придумывали, и он доставал. Гнал через всю страну старый паровоз, потому что режиссеры задумали показать его в эпизоде, когда герои фильма впервые приезжают на завод Михельсона с песней: «Мы дети тех, кто выступал на бой с Центральной радой, кто паровоз свой оставлял, идя на баррикады». Раздобыл старый дореволюционный пароход, потому что в эпизоде объяснения в любви между Галей и Василием была реплика: «Пароход в порт просится», и режиссеры не хотели ограничиваться гудком, а хотели «задействовать» второй план.
Директор фильма Карецкий, которого мы называли князем за усики, автомобиль и тросточку и который был знаменит тем, что никогда не смотрел на съемочную площадку, но все там происходившее дотошно отражалось в его ведомостях, утратил обычное для него хладнокровие и как-то спросил: «Молодые люди, вы что, за собственный счет собираетесь снимать картину?» Смешной вопрос. Они были готовы и на это. Лишь бы работать.
Но предметный мир — только условие создания атмосферы, а не сама атмосфера. Вещи — ничто, если нет достоверных человеческих лиц и характеров. Эпизод комсомольского собрания, удача которого в те годы особенно подчеркивалась прессой, снимали режиссеры в настоящем цехе судоверфи, и настоящие рабочие парни, одетые в промасленные робы 20-х годов и «вооруженные» каждый своей репликой, были самой правдивой массовкой. Алов и Наумов не боялись их непрофессионализма, верили в их достоверность. Пришел к ним как-то на съемку веселый, плечистый малый и показывает фотографию. «Вот, — говорит, — папаша мой, он в 20-е годы в этом цехе работал. Так рассказывал». «Ну что ж, давай, сыграй своего отца», — не сговариваясь, предлагают ему Алов и Наумов. И тот мгновенно преображается и с таким энтузиазмом работает перед камерой, митингует на комсомольском собрании, будто и впрямь хорошо знает 20-е годы.
Алов и Наумов с юности любили актеров. Выбирали их долго, тщательно, придирчиво. Но, сделав выбор, верили в них, и эта вера очень помогала исполнителям. В фильме «Тревожная молодость» встретились артисты разных поколений — Бабочкин, Крючков, Хвыля, Лавров — это знаменитости, Рыбников, Суснин, Крамар, я — новички. Николай Рыбников был не просто открыт Аловым и Наумовым как талантливый актер, но открыт как персонаж отрицательный. И, несмотря на то, что актер справился со своей ролью превосходно, его никогда не использовали в таком амплуа. Использовали фактуру простого рабочего парня, а не способность к внутреннему перевоплощению. Роль Котьки Григоренко из «Тревожной молодости» в послужном списке артиста так и осталась единственной ролью, по которой можно судить о многоплановости его дарования, о невостребованных его возможностях. Алов и Наумов умели чувствовать актера, умели и работать с ним. Они никогда не подавляли, и артисты, люди легко ранимые, не смущаясь, шли к ним со своими идеями, ибо знали, что их выслушают.
Репетиции Алова и Наумова были поразительными — они будто дирижировали, добиваясь гармоничного звучания всех инструментов оркестра: актер с его пластикой, камера, свет, декорации, и режиссерских ошибок не было почти никогда. Потом уже мне приходилось слышать от моих коллег: «Ах, как я поработал у Алова и Наумова, какие у меня были пробы!» Что это значило? Это значило, что Алов и Наумов умели даже во время репетиций и проб создать такую уважительную, доброжелательную и творческую атмосферу, что артисты, для которых пробы самая унизительная процедура, уходили счастливыми, а некоторые считали вот эти пробы (не роли, а именно пробы) у Алова и Наумова своими лучшими работами в кино.
Запомнила на всю жизнь еще одну забавную историю, героем которой стал Николай Афанасиевич Крючков. Он сыграл в «Тревожной молодости» роль комиссара Сергушина. К тому времени Крючковым было сыграно более 40 ролей, в Каменец-Подольске, где шли съемки, он был всеобщим любимцем. И вот снимается эпизод расстрела Сергушина у стен Старой крепости. Режиссеры, стремясь к большей драматичности и выразительности эпизода, решили, что расстреливать будут под проливным дождем. А была уже глубокая осень. Прибыли пожарные машины с насосами. Что-то недовольно бурчал Крючков, поеживаясь от холода. «Мотор!» выкрикивает ассистент. И сразу же «Сто-о-о-п! — раздается голос оператора Пищикова. — Ничего не вижу! Оптика запотела! Что тут у вас происходит?» Оказалось, что пожарники, боясь простудить любимого артиста, подогрели воду. Поднялся густой пар. Съемка была сорвана. Такое проявление народной любви к артисту было
для всех нас хорошим уроком. Посмеялись все вместе, а потом
Алов и Наумов и говорят: «Будем ждать пока остынет вода». Народный-то, народный, но, мол, снимать будем так, как задумали.
Фильм был принят как главное достижение Киевской студии за последние годы. На конференции творческих работников республиканских киностудий в 1955 году С. И. Юткевич выступил с подробным анализом картины, отметил и поэтически переданную атмосферу эпохи, и умелое использование выразительных средств кинематографа, и актерские работы.
Логинова Т. Истоки // Александр Алов. Владимир Наумов. Статьи. Свидетельства. Высказывания. М.: Искусство, 1989.