Ничто не делается просто так. Тем более если речь идет о первой семье России, о невинных детях, о больном мальчике. Зачем такая жестокость? Вопрос очень существенный, и я на него не могу дать ответ. История должна нас учить — это банальность, но мы никак не учимся. Жертва принесена, и единственный страшный смысл, который в ней есть, — чтобы не повторялось, чтобы не было хуже того, что случалось с Россией в 17-м, в 18-м, в 30-х… Но оказывается, нет предела плохому. ‹…›
История вся состоит из таких цепочек — причин, часто субъективных, и следствий, часто катастрофических. А впрочем… я ведь не делал историческое кино и не занимался этой стороной вопроса. Я делал психологический фильм о семье, характерах и судьбах. ‹…›
Ученые делали научный анализ — искусство предлагает анализ художественный. В науке по черепу можно воссоздать лицо. В искусстве на основании скупых сведений можно воссоздать характер. Обе сферы дополняют друг друга — плохо, если их начинают путать и судить фильм по законам исторического документа. ‹…›
Мы берем последний период его царствования, когда он был против воли своей заточен. Изолирован от окружающего мира. Мы не показываем этот мир впрямую, но есть много способов дать его почувствовать, чтобы зритель постоянно ощущал атмосферу времени. Я исповедую веру Барнета, Райзмана, моего учителя Евгения Габриловича, — показывать большое через малое, время—через судьбу. В советских «глобалках» — даже самых лучших, как «Броненосец „Потемкин“» или «Стачка» — отражено движение масс, но, как правило, отсутствовал человек. Мне ближе ход прямо противоположный. ‹…›
Мой двоюродный дядя, как я могу предполагать, был в числе тех, кто охранял царскую фамилию в Тобольске и потом последовал за нею в Екатеринбург. И он все эти годы тщательно скрывал какую-то бумагу — записку от одной из княжон, Ольги. Я был мальчишкой и слышал, как взрослые шепотом об этим говорили. Остальное дофантазировал. Двоюродный дядя превратился в бывалого моряка, который ходил с эскадрой в Италию. ‹…›
Я пробовал много вариантов. Но остановился на Галибине — хотя он сам считает себя не актером, а режиссером. Он действительно давно не снимался — он хороший петербургский режиссер. А выбрал его я потому, что он чрезвычайно похож на нашего героя своей внутренней природой. Это отражается в глазах, в лице: он обаятелен, он стоик, он искусен в контроле над собою, он невозмутим, воспитан и ровен со всеми. Умеет контролировать свои чувства и поступки. ‹…›
Она [Линда Беллингхейм] актриса кино и телевидения, ее нам предложило британское актерское агентство — и это было точное попадание. Я сразу это почувствовал, когда она прочитала отрывок из сценария. Здесь есть настоящая школа и опять же некое внутреннее совпадение — она почувствовала материал сердцем. Нам нужна была английская актриса, потому что Александра Федоровна получила английское воспитание — а это особая стать, повадка, стиль. Мы хотели, чтобы все это было естественным — врожденным. Что касается двуязычия — да, актеры играли на разных языках, но уже вошли в роль и к моменту, когда включалась камера, чувствовали друг друга идеально. ‹…›
Воссоздать обстановку. По документам, дотошно. Это и было образной задачей. Мы даже не делали эскизов — были фотографии, описания. Обстановка, в которой жила эта семье, никак не напоминала императорские дворцы в екатерининском или павловском понимании. Это было жилище красивое и удобное, но не дворец, не пышность и не роскошь. Все было пронизано вкусом этой семьи — русский модерн. Что совершенно неожиданно для императорского быта, но характерно для начала века, для образа новой капиталистической России. И все приспособлено для нормальной человеческой жизни. ‹…›
С точки зрения историка мой фильм может грешить неточностями, искажениями, идеализацией, субьективизмом. Но миф тем и интересен, что он субъективен. Недавно у меня спросили: а как у вас показаны большевики — Ленин, Свердлов, Троцкий? Наверное, гротеск? Нет, ответил я, гротеск — это легкий путь. Я не претендую на объективность, хотя объективным быть — старался.
Панфилов Г. Беличье колесо истории [Интервью В. Кичина] // Известия. 2000. 14 июля.