Новая картина для меня обычно начинается с определения жанра. Прежде всего стараюсь понять или «придумать» жанр, а потом уже следовать его законам. Конечно, и это уже следующее условие работы, тут важно исходить из того, что нужно от художника режиссеру: могут быть замечательные идеи, но если они не вписываются в общий замысел, то идеи эти никому не нужны. Мы все на съемочной площадке связаны друг с другом.
Вместе с режиссером Кареном Шахназаровым и оператором Николаем Немоляевым долго думали над стилистикой будущей картины. «Цареубийца» — картина жанрово сложная. Современная. Но с провалами в глубь истории. В том числе и во времена Вавилона. Причем это не воссоздание реального Вавилонского дворца, а скорее легенда о древней империи, некая мыслительная метафора Вавилона.
Особенно трудной и дорогой была работа по восстановлению дома Ипатьева. Это тот самый дом в Екатеринбурге, где прошли последние дни жизни царской семьи. Дом купеческий, но наши представления о купечестве искажены: среди купцов немало было людей высочайшей образованности и культуры. Ипатьев как раз тому пример. Мне важно было передать ощущение некой гармонии, устойчивого, обжитого быта. Сложность еще и в том, что речь идет о реальном особняке, имеющем точное описание, но лишь в литературных произведениях. Сохранились также маленькие черно-белые фотографии отдельных уголков дома.
Нам повезло: когда мы приехали в Свердловск, то в одном из домоуправлений нашли чудом сохранившийся план ипатьевского дома. Еще одно чудо: для так и не созданного музея кто-то восстановил камин. Ну а дальше по крохам, по кусочкам, воссоздавали этот огромный дом. Расстрел людей в его стенах — это как бы уничтожение целого мира, осквернение памятника культуры…
По старым фотографиям воссоздавали кабинет Александра II в Зимнем дворце. Мы столкнулись с тем, что в Эрмитаже уничтожены все личные покои, — там вообще варварски обращались со всем, что принадлежало царям. Сохранились лишь стены. Помогли фотографии — по ним, а точнее даже по ощущениям от них, построили декорацию.
Многие их современных сцен будущего фильма снимались в полуразрушенном монастыре под Ногинском, который сейчас используется под… психиатрическую больницу. Это чудовищное сочетание поразило меня еще во время съемок «Черного монаха». В памяти художника вообще существует этакая своеобразная копилка, куда складываются впечатления, наблюдения. Как правило, эта «копилка» выручает почти всегда…
Я очень люблю работать в павильоне, но, видимо, нынешняя картина окажется последней, где эта моя любовь может быть в полной мере реализована. «Золотой дождь» перестал уже даже не сыпаться — капать на наше кино. Производство становится все более неповоротливым, не достать материалов. Впрочем, я что-то и не помню у себя картин, которые достались бы легко. Каждый фильм, и особенно такой тяжелый, как этот, — часть жизни. Во время съемок не бывает ни праздников, ни выходных, ни вечеров — из нормальной жизни выпадаешь напрочь. Снимем в этом павильоне «Вавилон», и назавтра я буду чувствовать себя счастливейшей из смертных. Впрочем, это назавтра. А через некоторое время опять чувствую, что чего-то не хватает. И тогда начнется следующий фильм…
Колбовский А. Цареубийца // Экран. 1991. № 7.