Пустыня. Ветер. И солнце, круглое, багровое, падающее за черный горизонт.

Ветер и песок. Змея скользнула алой лентой между полуразрушенными остатками крепостной стены. В безбрежном океане неба повис недвижно раскинувший крылья грифон. В его круглых черных зрачках — изломанная пустыня, багровый обод солнца…

Ветер, ветер…

Голос за кадром (негромкий, мягкий и нежный голос молодой женщины):

— Валтасар царь сделал большое пиршество для тысячи вельмож своих и пред глазами тысячи пил вино…

Словно оживляя слова, пустыня исчезает, и вместо нее мы видим зал вавилонского дворца, освещенный светильниками, и причудливо одетых вельмож.

Голос:

— Вкусив вина, Валтасар приказал принести золотые и серебряные сосуды, которое Навуходоносор, отец его, вынес из храма Иерусалимского, чтобы пить из них царю, вельможам его, женам его и наложницам его… Тогда принесли золотые сосуды, которые взяты были из святилища Дома Божия в Иерусалиме: и пили из них царь и вельможи его, жены его и наложницы его…

…В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала.

Тогда царь изменился в лице своем…

Эти слова: «МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН».

Царь:

— Кто прочитает это написанное и объяснит мне значение его, тот будет облачен в багряницу, и золотая цепь будет на шее у него, третьим властелином будет в царстве.

Царица:

— Царь, во веки живи! Да не смущают тебя мысли твои, и да не изменится вид лица твоего. Есть в царстве твоем муж, в котором дух святого Бога; и царь Навуходоносор, отец твой, поставил его главою тайноведцев, обаятелей, халдеев и гадателей. Потому что в нем, Данииле, оказались высокий дух, видение и разум, способный изъяснять сны, толковать загадочное и разрешать узлы. Итак, пусть приведут Даниила, и он объяснит значение.

…Тогда введен был Даниил пред царя, и царь начал речь и сказал Даниилу.

Царь:

— Ты ли Даниил, один из пленных сынов Иудейских, которых отец мой, царь, привел из Иудеи? Я слышал о тебе, что дух Божий в тебе, и свет, и разум, и высокая мудрость найдены в тебе. О тебе я слышал, что ты можешь объяснить значение и разрешить узлы. Итак, если можешь прочитать это написанное и объяснить мне значение его, ты облачен будешь в багряницу, и золотая цепь будет на шее твоей, и третьим властелином будешь в царстве.

Даниил:

— Дары твои пусть останутся у тебя, и почести отдадут другому, а написанное прочитаю и значение объясню.

Царь! Всевышний Бог даровал отцу твоему Навуходоносору царство, величие, честь и славу. Пред величием, которое он дал ему, все народы, племена и языки трепетали и страшились его: кого хотел, он убивал, и кого хотел, оставлял в живых, кого хотел, возвышал, и кого хотел, унижал.

Но когда сердце его надломилось и дух его ужесточился до дерзости, он был свержен с царского престола своего и лишен славы своей.

И отлучен был от сынов человеческих, и сердце его уподобилось звериному, и жил он с дикими ослами, кормили его травою, как вола, и тело его орошено было небесною росой, доколе он осознал, что над царством человеческим владычествует всевышний Бог и поставляет над ним кого хочет.

И ты, сын его Валтасар, не смирил сердца твоего, хотя знал все это. Но вознесся против Господа небес, и сосуды Дома его принесли к тебе, и ты, и вельможи твои, и жены твои, и наложницы пили из них вино, и ты славил богов серебряных и золотых, медных, железных, деревянных и каменных, которые не видят, не слышат, не разумеют, а Бога, в руке которого дыхание твое и у которого все пути твои, ты не прославил. За это и послана от него кисть руки и начертано это писание. И вот что начертано:

«МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН».

Вот и значение слов:

МЕНЕ — исчислил Бог царство твое и положил конец ему;

ТЕКЕЛ — ты взвешен на весах и найден очень легким;

ПЕРЕС — разделено царство твое и дано Мидянам и Персам.

…Тогда по велению Валтасара и облекли Даниила в багряницу, и возложили золотую цепь на шею его, и провозгласили его третьим властелином в Царстве.

Голос за кадром:

— В ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит. И Дарий Мидянин принял царство, будучи шестидесяти двух лет…

Возникает титр — название фильма:

ЦАРЕУБИЙЦА

День 1 марта 1881 года выдался в Петербурге сырым и хмурым. На Невском — оживленное движение. Звякают колокольчики конок, обгоняя друг друга, проносятся легкие санки. По широким тротуарам непрерывной процессией движутся нарядные праздные люди. Мелькают фуражки с кокардами, треуголки, белые султаны, бобровые шапки, блестящие цилиндры.

На углу Большой Садовой, у Публичной библиотеки, стоит изящно одетая дама. Она вглядывается вперед, как будто боится пропустить кого-то в потоке людей и экипажей. В руках она теребит тонкий белый платок.

Вдруг, словно по команде, движение на Невском замирает. Околоточные и городовые заставляют извозчиков сворачивать с Невского в сторону Сенной, и на опустевшей улице, там, куда вглядывается дама, появляются всадники в черкесках, за ними — карета, на козлах — кучер в ливрее с красной пелеринкой, за каретой два конвойных казака.

— Государь, государь едет… — проносится по тротуару.

— Где? Где?

— Да вон же!..

Карета с конвоем все ближе и ближе. Застывают, вытянувшись во фронт, жандармы. Изящно одетая дама начинает поднимать руку с белым платком, и тут же рука ее замирает — карета с конвоем, не доехав до нее, сворачивает с Невского, на котором все снова приходит в движение.

Голос за кадром:

— Как только Перовская увидела, что царь изменил маршрут и не поехал по Малой Садовой, где в подкопе была заложена мина, она подала знак — идти на Екатерининский канал, по набережной которого царь возвращался всегда из Михайловского дворца в Зимний…

На заснеженной набережной появляется изящно одетая женщина. Она останавливается у чугунной решетки.

Голос за кадром:

— Она стояла на другой стороне канала против Инженерной улицы, чтобы подать нам знак действовать.

Внизу, под ногами изящно одетой женщины, как белая постель, лежит снежная гладь канала. Засыпанная снегом баржа возвышается у другого берега, под гранитной стеной набережной. А дальше — чугунная решетка и черные оголенные деревья за оградой Михайловского сада.

Вдоль ограды среди редких прохожих прохаживается молодой человек в легком пальто.

В руках у него белый узелок.

Метрах в ста от него прохаживается еще один молодой человек в нахлобученной шапке и с таким же белым узелком.

Голос за кадром:

— Первым должен был начинать Михайлов, но его я на набережной не увидел, и ближе всех к Инженерной оказался Рысаков.

Молодой человек в легком пальто идет, не сводя глаз с изящно одетой дамы, и сталкивается с идущим навстречу подростком лет 14.

— Что ж ты, мальчик, под ноги не смотришь? — недовольно говорит молодой человек, нервно прижимая к себе узелок.

— Простите, барин, — смущенно говорит подросток. — Загляделся.

— Надо быть внимательнее, — строго говорит молодой человек, но, заметив растерянное выражение наивного курносого лица, смягчается: — Откуда же ты?

— Я из деревни, барин. К тетке приехал, — объясняет подросток. — Николай Максимов я, крестьянский сын.

Мужчина улыбается.

— Ну и что же, Николай Максимов, нравится тебе Петербург?

— Нравится, — улыбается в ответ подросток.

Голос за кадром:

— Тут я увидел, что Перовская поднесла платок к лицу.

— Ну, ступай, — говорит молодой человек подростку. — Ступай, ступай…

И на лице его появляется то выражение напряжения, которое бывает у людей в самые отчаянные минуты их жизни. Он придвигается к парапету и, застыв на месте, смотрит на появившуюся на набережной карету с конным конвоем.

Подросток Николай Максимов тоже смотрит на карету и вдруг с криком «Царь!» бежит ей навстречу.

Мимо дворника в тулупе, который при приближении кареты снимает шапку.

Раздается барабанная дробь — это взвод моряков отдает честь проносящейся мимо карете.

Перед глазами мальчика промелькнули казаки, черные бока лошадей, белое полное лицо с неподвижными глазами в арке кареты.

— Царь! — восторженно кричит подросток… И вдруг весь мир взрывается и заволакивается чем-то грязно-серым.

Словно от сильного удара, подросток падает на мостовую. Изо рта и из носа струйками течет кровь. Перед собой он видит взвившихся на дыбы лошадей, падающих в сугробы казаков, съехавшую с осей, с раскуроченной задней стенкой карету. Какие-то люди, солдаты, крича, пробегают мимо и, догнав молодого человека в нахлобученной шапке, сбивают его с ног.

К карете подбегает офицер, открывает дверцу, и оттуда выходит высокий человек в темно-синей шинели, в каске с белым султаном.

— Ваше величество, преступник задержан! — кричит ему офицер.

Высокий человек, осмотревшись, быстро идет туда, где, окруженный толпой, стоит молодой человек в нахлобученной шапке.

Молодой офицер, обгоняя царя и не узнав его, кричит:

— Что с государем?!

Высокий человек в каске с белым султаном говорит:

— Славу Богу, я уцелел, но вот… — и склоняется над подростком.

— Еще слава ли Богу?! — восклицает молодой человек в нахлобученной шапке, с усмешкой глядя на него.

Царь выпрямляется.

— Этот стрелял? — спрашивает он.

— Так точно, ваше императорское величество! — отвечают в один голос городовой и два солдата, которые держат преступника.

— Кто ты такой? — спрашивает царь.

— Мещанин Глазов.

— Хорош, — говорит царь, поворачивается и идет назад к карете.

Ему навстречу идет густая толпа. Впившись в него глазами, неподвижно стоит взвод моряков. Возле парапета набережной, держа руки за спиной, стоит молодой человек в легком пальто.

Голос за кадром:

— Он приближался, и я пошел навстречу ему.

Молодой человек в легком пальто делает несколько шагов навстречу царю, поднимает над головой узелок и бросает его между царем и собой…

Страшный взрыв рвет барабанные перепонки, черное облако заволакивает все. Короткий миг тишины, а затем — крики ужаса, стоны…

***

Но вот дым рассеивается. Прислонившись спиной к парапету, упираясь руками в тротуар, сидит Александр II. На нем нет ни шинели, ни каски, по лицу струится кровь, раздробленные ноги лежат в луже крови.

— Помоги… — бормочет он.

К нему подбегают, и среди прочих — тот офицер, что открывал дверь кареты, тоже весь в крови.

— Холодно, холодно… — говорит император.

Ему подают платок, и он прикладывает его к лицу.

Неподалеку от него, тоже в луже крови, лежит ничком, раскинув руки, молодой человек в легком пальто.

Голос за кадром:

— Царя я не видел. Я видел того мальчика, крестьянского сына Николая Максимова. Он лежал в пяти шагах от меня. Кто-то наклонился над ним и сказал: «А вот еще мальчик раненый». А другой голос сказал: «Да нет, он уже мертвый».

***

В кадре мужчина лет 40–45, коротко стриженный, в синей замызганной робе. Он говорит:

— Я тоже был смертельно ранен и в бессознательном состоянии доставлен в придворный госпиталь Конюшенного ведомства, где и умер спустя восемь часов. Перед самой смертью я пришел в себя и на вопрос о своем имени и звании ответил: «Не знаю».

Мужчина замолкает.

Напротив него — двое мужчин в белых халатах, один — грузный старик, другой — лет 40. Они переглядываются. Тот, что моложе, спрашивает:

— Ну а потом вы, значит, и Николая Второго убили?

— Ну да… Это уже в тысяча девятьсот восемнадцатом году, — простодушно отвечает мужчина в робе и спохватывается: — То есть как убил?.. Это я думал, что их убил, когда больной был…

— А теперь не думаете? — спрашивает врач.

— Теперь не думаю.

— Значит, теперь вы здоровы?

Пациент настороженно смотрит на врачей.

— Ну как здоров… В общем, я теперь ничего такого не думаю…

— Ты, Тимофеев, расскажи доктору, как у тебя все это началось, — говорит старик.

— Ну как… — Тимофеев чешет бритый затылок. — Я после армии… В общем, в тюрьму попал… Так, по глупости, за драку. Потом освободился, а жена со мною развелась, пока я сидел… Ну, в общем, остался я в Якутии. Лесорубом работал и пил, надо сказать, довольно сильно. Однажды возвращался в общежитие и был довольно пьяный. А мороз был как раз страшный. Я без валенок… Ноги отморозил…
Вот у меня пальцев нет на обеих ногах… А потом, когда мне операцию сделали, у меня это самое и началось. Явилась ко мне девочка Ева…

— Это ее так звали? — спрашивает молодой врач.

— Ну да, так ее и звали — девочка Ева. Такая девочка лет пяти, в красном платьице и желтых ботиночках. Явилась она ко мне и сказала: «Вот ты, Тимофеев, никакой не Тимофеев, а ты убил царей Александра Николаевича Второго и Николая Александровича Второго». И стала она мне все про это рассказывать. Как да что было…

— А теперь эта девочка не является к вам? — спрашивает молодой врач.

— Теперь нет… Уже давно… — Тимофеев молчит, потом продолжает: — Ну меня тогда в Якутии в психиатрическую лечебницу положили… Потом в Ярославль перевели… А потом у меня туберкулез открыли и сюда привезли…

— Давно вы лечитесь?

Тимофеев морщит лоб:

— Ну как, уже восемнадцать лет по больницам…

— Хотелось бы вам выписаться?..

Тимофеев настороженно смотрит на врача.

— Ну как… Хотелось бы, конечно, хоть немного вольной жизнью пожить.

— Ну хорошо, идите в палату.

Тимофеев уходит.

— Александр Егорович, — говорит молодой врач. — Может быть, выписать Тимофеева?.. Кажется, его состояние стабильно…

— Да, если пить не начнет, — кивает старик. — Тут проблема в другом. У него из родственников одна сестра. Она от него давно отказалась. Жить ему негде. Третья группа инвалидности опять же… Я хотел его в Ногинск перевести… Там все же режим посвободнее… Может быть, они ему и жилплощадь потом выбьют.

— Да, пожалуй, — кивает молодой. — В Ногинск перевести — это верно…

***

Врачи выходят на улицу. Уже темнеет. Двор больницы занесен снегом, среди сугробов — расчищенные дорожки.

Высокий мужчина в полушубке, из-под которого виднеется белый халат, проходя мимо, здоровается:

— Здравствуйте, Александр Егорович…

— Здравствуй, Петя, — кивает старик и останавливает его: — Петя, вот познакомься… Ваш новый главврач, Алексей Михайлович Смирнов.

— Козлов, старший санитар, — протягивает руку молодому врачу мужчина и спрашивает старика: — Значит, все, уходите, Александр Егорович?

— Да, Петя, ухожу, — кивает старик.

***

Смирнов и Александр Егорович выходят из ворот больницы и идут по узкой улице провинциального городка.

— Не грустно вам, Александр Егорович, на пенсию уходить? —  спрашивает Смирнов.

— Да как вам сказать… Тридцать лет, конечно, не шутка… Однако и устал я, — говорит старик. — У меня дочь в Крыму живет. Вот к ней поеду… Но пока здесь, я всегда к вашим услугам.

— Спасибо…

Они молчат, потом Александр Егорович спрашивает:

— Извините за нескромный вопрос, Алексей Михайлович, а вас что занесло в нашу глухомань?.. Вы человек столичный и, я слышал, в министерстве работали…

— Да вот это самое, пожалуй, и занесло, — улыбается Смирнов. —
Дела живого захотелось… Я ведь все же врач… А потом, знаете, личные обстоятельства… Я недавно развелся, дочка у меня. Знаете, не захотелось квартиру менять и вообще… А тут вот место предложили. Я и поехал…

— Ну-ну, может быть, это и правильно, — кивает Александр Егорович и останавливается: — Я на автобус…

Они пожимают друг другу руки.

— Знаете, — вдруг говорит старик. — Насчет вот этого Тимофеева… Я как-то взялся кой-какие книжки почитать… И вот удивительно, как много Тимофеев знает об этих убийствах.

Смирнов внимательно смотрит на старика.

— Очевидно, он тоже много читал об этом, — говорит он.

— Возможно… Возможно…

И, проговорив это, Александр Егорович заходит в подъехавший автобус.

 

Бородянский А. Шахназаров К. Цареубийца // Киносценарии. 1990. № 5.