Я вообще не помню, много ли молодых ролей сыграл Щукин. Вероятно, это были «Барсуки», «Виринея» и фильм «Поколение победителей». Больше молодых людей он не играл. А молодых играл так, как будто они были внутренне пожилые. У Щукина было всегда стремление играть на сцене зрелость. Да и сам он был зрелым художником с первых своих шагов на сцене. Изображать на сцене зрелых людей он был исключительный мастер.
Щукин принес на сцену какой-то очень большой жизненный опыт, который и помогал ему в его творческой работе.
Щукин обладал необыкновенной мягкостью. Когда в ранние годы он играл смешного «китайского канцлера» Тарталью в «Принцессе Турандот» или старого провинциального актера Льва Гурыча Синичкина, он нес в зрительный зал такой очаровательный юмор, такую сердечную теплоту, что зрители и смеялись от души над Тартальей, и ощущали, как набегает теплая слеза, когда Синичкин пел свой куплет: «Театр — мой рай, театр — мой ад, театр — мое предназначенье». ‹…›
После Егора Булычова Бориса Васильевича стали называть горьковским актером. Да, это настоящий горьковский человек, то есть человек, жизнь которого лучше всего описал бы сам Алексей Максимович.
Щукин был родом из Каширы. Его отец был сначала человеком из ресторана, а потом содержателем железнодорожного буфета на станции. Вот и думаешь — сколько же людей прошло перед глазами юного Щукина. Я знаю эти времена, когда поезд останавливался на пятнадцать минут на большой станции, и официанты бегали, стремительно разнося дымящиеся щи и бефстроганов, а пассажиры обжигали ложками рты. Мне ясна вся эта пестрота жизни, в которой жил юный Щукин, и множество таких «пассажиров» запомнил он в своих первых детских, а потом отроческих впечатлениях. Это дало ему возможность сыграть по жизненной правде Егора Булычова и многие другие русские образы. Во всех них отразилась эта плотная жизнь, а сам Щукин был на редкость плотным художником.
В 1914 году, когда Щукину было всего двадцать лет, он вошел в атмосферу войны, был в окопах, был юнкером Александровского училища, знал, что такое лето 1917 года на фронте и вагоны, уходящие с демобилизованными солдатами… обо всем этом он рассказал в Павле из «Виринеи» убедительно и ярко.
В жизни Щукин был крупным и ширококостным человеком, с большим лбом, с головой, круглой, как шар. Когда ему поручали роль, то она была для него как бы гранитной глыбой, из которой он должен был высечь образ, чтобы потом показать его на сцене.
Он работал, как работает каменотес и как скульптор с резцом и молотом в руках.
Несмотря на то, что он был очень умным, очень мудрым и отличным собеседником и много мыслей разбросал в своих беседах и своих письмах, — теоретиком он не был. Но он был художником, по которому можно было строить теорию и говорить о методе.
И вот опять факты, на которые хочется обратить внимание. Кончив реальное училище, Щукин поступил в технологический институт, потом занимался слесарным делом. Он был человеком точных математических подходов к творчеству. Этот актер, доставлявший нам наслаждение своей стихийно-прекрасной игрой, был в своем искусстве математиком. До тех пор покуда он не поймет, что будет играть, — он не выходил на сцену. Он был мастером, для которого «понять человека» было одним из руководящих творческих основ. И он подходил в своем творчестве с точными знаниями души человека.
Если взять и описать все эти щукинские рождения образов, можно сказать, что каждая роль для Щукина была его «университетами». Когда он играл Ленина, то изучал не только его биографию, образ, жест, интонации и движения Ленина, но и самые ленинские идеи. В создание образа Владимира Ильича он вложил все свое вдохновение. К своей труднейшей и ответственнейшей задаче Щукин шел и путем создания внешнего облика и, самое главное, путем проникновения в духовный мир Ленина, в развитие его гениальной мысли. Победа Щукина была полной. Образ Ленина, созданный им, одновременно и подкупающе человечен, и неизменно правдив, и идейно высок. Работая над образом Ленина, Щукин утверждал себя как актер-мыслитель, как новатор в развитии советского сценического реализма.
Внутренняя идейная насыщенность, направленность Щукина были одной из замечательных особенностей его творчества. Для него каждая роль была ступенью в науку человековедения.
В период его подготовки к «Ревизору» мы однажды остановились с ним на одном из углов Арбата. И так как по русскому обычаю на углах разговаривают не меньше, чем по полчаса, а то и по часу, то я за это время должен был рассказать Борису Васильевичу, какие книги написаны о Гоголе. Его интересовало, все ли эти книги он знает. Городничего Щукин сыграл бы и без этой «диссертации» по Гоголю, но ему все равно необходимо было знать, как Гоголь написал «Мертвые души», «Миргород» и прочее, казалось бы, к его городничему не относящееся.
Щукин был книголюб и читатель. И он не только умер с книгой — он жил с книгой в руках. Умереть скнигой в руках может человек, который не прочитал ни одной строчки, а случайно, от нечего делать, взял книжку. Но жить с книгой в руках так, как жил Щукин, дано не всякому.
Очень важно напомнить еще об одной стороне творчества Щукина. Он был не только очень серьезным, очень мудрым и очень требовательным к себе художником, но и веселым человеком. И то, что он был веселым человеком, позволило ему не быть на сцене скучным художником. Нельзя, не будучи внутренне веселым человеком, сыграть так Булычова, как его сыграл Щукин. Нельзя без лукавой искорки в глазах играть больших людей. И в образе Ленина, в этом вершинном образе щукинского творчества, была как раз эта тонкость очень большого наполнения жизненными чувствами, игра жизненных сил. И, может быть, рассказ о том, как, например, Ленин играл в шахматы, помог Щукину дать в образе такие черты, которые, не умаляя его всемирно-исторического значения, придавали ему человеческую правду. ‹…›
Щукин, как Щепкин и Станиславский, не мог быть представителем одного конкретного театра. Это были актеры, выходившие своим творчеством за стены Малого, Художественного, Вахтанговского театра. Это люди русского театра в целом. И Щукин, как актер, в известной степени был Щепкиным наших дней. То, что произошло при встрече Щепкина с Гоголем, в какой-то мере произошло и при встрече Щукина с Горьким. Поэтому, если Щепкин защищал от Гоголя своего городничего как лицо реальное, а не символическое, то и Щукин, если бы когда-нибудь Горькому могла прийти мысль рассматривать Егора Булычова как лицо символическое, также защищал бы реальность фигуры Булычова.
Щукин владел величайшим оружием сценического реализма, издавна заложенного в русском искусстве. И если из зерна щепкинского учения выросла система Станиславского, если Станиславский говорил, что щепкинские заветы были истинной основой, на которой создавался Художественный театр, то актером щепкинского зерна был и Щукин.
Щукин кончил свою жизнь несыгранным городничим,которого впервые на русской сцене сыграл Щепкин. Намне суждено было увидеть Щукина в гоголевской роди, но кажется, что от городничего Щепкина к городничему Щукина лежит большая дорога русской реалистической традиции.
Волков Н. Щукин и другие // Театральные вечера. М.: Искусство, 1966.