1942 год. Идет Великая Отечественная война.

В дни тяжелых испытаний, в дни исторической борьбы за свободу и независимость нашей Родины весь советский народ, отвечая на призыв великого Сталина, проявлял беспримерный героизм, стойкость и упорство на фронтах и в тылу. ‹…›

Грузинская кинематография, как и кинематографии других братских республик, полностью переключилась на создание произведений, непосредственно посвященных военной тематике. Сначала Тбилисская киностудия выпускала отдельные киносборники, киноконцерты, киноновеллы, затем переключилась на производство художественных полнометражных фильмов.‹…›

Н. Шенгелая начал работать над фильмом «Он еще вернется».

Фильм посвящался теме прочности советского тыла в дни войны. Шенгелая решил снимать его в Кахетии.

Мы выехали для съемок в родные края, где я не была восемнадцать лет.

Трудно передать чувство, которое охватывает человека, когда он возвращается в те места, где протекало его детство.

Дом, в котором мы когда-то жили, двор, дома соседей — все это показалось мне неожиданно маленьким. Вообще родная Кахетия очень изменилась за прошедшие годы. Гурджаани разрослось
во все стороны. Его окраины далеко отступили от центра, выстроились двухэтажные дома, школы. Появилась электростанция. Ахтала превратилась в хорошо оборудованный курорт, а привокзальный участок стал настоящим городом.

Первую половину фильма «Он еще вернется» мы снимали в селении Бакурцихе. Семья, в которой мы жили, состояла из двух женщин и четырех детей. Отец и старший брат сражались на фронте.

Н. Шенгелая помогал колхозникам, как мог, часто предоставлял в их распоряжение людей и транспорт. Мы устраивали авралы, принимали участие в различных колхозных работах. В свою очередь и колхозники оказывали нам товарищескую помощь.

Враг все еще наступал. Шенгелая непоколебимо верил в нашу победу. С растущим напряжением ждал он в эти дни перелома
в ходе войны, жадно слушая ежедневные сводки Совинформбюро.

Два раза подавал он заявления с просьбой послать его на фронт. В ответ указывали, что его работа кинорежиссера сейчас важна и необходима.

Поздней осенью 1942 года наша группа переехала в Лагодехский район, в селение Тамариани, где должны были производиться очередные съемки.

К этому времени Тбилиси был уже в безопасности, и я отвезла туда детей.

Устроив детей в школу, я оставила с ними маму и снова выехала в Тамариани. Н. Шенгелая я застала больным: приступы болезни сердца, которые он до этого скрывал от меня, все учащались. Он не обращал внимания на свой недуг; после каждого припадка с полчаса неподвижно лежал, затем опять возвращался к работе. ‹…›

Н. Шенгелая чувствовал себя плохо. Несколько раз на съемках лицо его принимало землистый цвет от приступов боли. Я просила его выехать на лечение в Тбилиси, временно поручив работу сорежиссеру. Тщетно: никакие уговоры не помогали.

Когда съемки, требовавшие моего участия, закончились, я выехала в Тбилиси. Дирекция студии, узнав от меня о состоянии здоровья Шенгелая, приказала ему прекратить работу. Но и после этого Н. Шенгелая не оставил съемок. Испортилась погода, между тем нужно было доснять еще какие-то куски, и он на целых три недели задержался на работе.

Эта задержка оказалась роковой.

Много раз, возвращаясь мыслями к последним минутам жизни Шенгелая, вспоминаю рассказы его спутников и отчетливо,
во всех подробностях представляю себе его последнее путешествие.

…По извилистой дороге Чалаубанского ущелья тяжело поднимается большая грузовая машина с аппаратурой и вещами. Съемочная группа отправлена в Тбилиси. Осталось несколько человек.
Из-за отсутствия шофера Н. Шенгелая ведет машину сам.
Накануне вечером пришлось остановиться и переночевать в селении Бакурцихе: у Шенгелая очередной сердечный приступ.

Настроение у него, однако, бодрое. Яркий солнечный январский день веселит своим холодком. Вдали, над горами, клубится туман. Н. Шенгелая останавливает машину, берет ружье и вместе со своей любимой собакой Элвой отправляется поохотиться.

Через полчаса он возвращается с двумя вальдшнепами и едет дальше. Около Мелаани он вынужден вновь остановить машину — ему плохо. Но он позволяет себе лишь самый кратковременный отдых.

Дорога скверная. Тяжелую трехтонную машину трудно вести. Шенгелая говорит своему спутнику:

— Дорого бы заплатил я сейчас, чтобы не сидеть за рулем…

Погода портится, туман сползает с гор в долину. Поднимается холодный ветер, сыплется редкий снежок.

Пересиливая боль, Шенгелая поет за рулем: он весь принадлежит жизни. Он не хочет покориться недугу. Между тем наступает вечер, темно, холодно.

Вдали показываются огни железнодорожной станции Вазиани — Тбилиси уже недалеко.

Н. Шенгелая торопится. Чтобы сократить путь, он направляет машину по дороге, ведущей через небольшое ущелье. Машина по крутому спуску идет вниз, будто проваливаясь в тесную темную яму. В яму-западню.

Горизонта не видно. Края ущелья сливаются с черным зимним небом. Здесь, в этом угрюмом месте, смерть нагоняет машину и останавливает ее. В темноте январской ночи руки выпускают руль.

— Какое проклятое место! — успевают произнести посиневшие губы, и обессиленное тело наваливается на руль.

В брезентовом охотничьем костюме с патронташем на поясе лежит на земле широкоплечий курчавый Николай Шенгелая…

Слова прощания с родиной, с семьей… руки упираются в землю, словно для того, чтобы оттолкнуться от нее. Распахнутая на январском холоде грудь, покрытые буркой ноги и улыбка, застывшая на лице, как бы говорящая: «Вы все еще не верите, что это смерть?» Трудно поверить в смерть человека, так любившего жизнь, так всецело принадлежавшего ей, как Николай Шенгелая. Спутники, окружавшие Шенгелая, были его друзья, товарищи. В условиях дороги и зимней ночи были приняты все возможные меры. Была послана машина за врачом в ближайший пункт, но врач уже опоздал…

Наступают дни последнего прощания. Глаза мои сухи, но все кануло в темноту — люди и мысли, друзья и близкие.

В черном хаосе, из которого нельзя выпутаться, все кажется нереальным. Траурные мелодии, цветы, знакомые лица, горячие горестные слова проплывают в затуманенной голове, и снова ничего нет: пустота, тьма, тяжесть, раздавливающая грудь.

Четыре дня проходят, как мгновение…

Беспощадный, отрезвляющий свет зимнего солнца. Черные, курчавые волосы странно поблескивают в гробу. От кипучей жизни, от благородных стремлений, замыслов и надежд остается только память в сердцах близких людей. Память эта мучительна, примириться с уходом любимого человека невозможно.
В душе навсегда остается один горестный вопрос, одно ощущение: все, что связано с жизнью, с работой и созиданием, с красками и ритмом существования, с солнечными пятнами в природе, все,
что мы называем характером человека — эмоция, темперамент,
воля, разум, мужество, благородство, вложенные им в произведения искусства,—разве все это может умереть?

И каждый раз, когда испытываешь счастье или горе, когда работа приносит радость или огорчение, когда восхищаешься красотой природы и пронизывает тебя ощущение богатства и разнообразия жизни, когда видишь, как подрастают дети и находишь в них знакомые черты,мучительно чувствуешь отсутствие ушедшего и не можешь примириться с утратой.

Вачнадзе Н. Встречи и впечатления. М.: Госкиноиздат, 1953.