Итак, мы в Новой Гвинее.
Знакомства с этим краем мы ожидали, возможно, так же напряженно, как и Маклай, хотя мотивы и опасения у нас были иного порядка.
Опасались мы не столько научной недостоверности
Приятно, когда опасения рассеиваются.
Возможно, что в данном случае проявилось значение коллективного опыта, накопленного студией
Ни одна деталь не режет глаза. В декоративном решении пейзажа, в показе утвари, орудий, построек папуасов, их костюмов, во всем чувствуется добросовестный и продуманный подход и операторов Б. Петрова, П. Зотова, и художников Ф. Богуславского, С. Козловского, и консультанта Я. Рогинского. Благодаря их творческому труду перед нами как бы оживают зарисовки, сделанные
художественного
При знакомстве с туземцами рассеялось и другое опасение. Особо трудная задача подбора исполнителей «цветных» ролей разрешена удачно. И весь ансамбль «соседей» Маклая, и Р. Робинсон, и Джим Комогоров, и особенно — Вейланд Родд во многом содействуют доверию зрителя к этнографической ценности фильма. Впрочем, за исключением одного эпизода, о котором речь пойдет ниже.
Наибольшая удача фильма — игра исполнителя роли Маклая артиста С. Курилова. Его внешние данные сразу и безраздельно завоевывают симпатии зрителя. Умные и живые глаза, убедительно говорящие о любознательности, о душевной чистоте и благородстве характера. Печать интеллектуальности и высокой одаренности лежит на честном, открытом лице. Странным образом оно совмещает в себе черты сходства не только
С. Курилов хорошо пользуется своими данными.
Быстрый взгляд на копье, занесенное над самой головой Маклая. В этом еле уловимом движении глаз Курилов умеет передать и ненасытную жажду познания, которая не покидает Маклая даже в минуты опасности, и полное достоинства, без тени позерства, подлинное мужество ученого. Право, трудно объяснить, какими актерскими средствами достигает Курилов подобной выразительности.
Полной силой своего обаяния наделяет Курилов Маклая.
И нет ни грана актерской вины в том, что
Опять и опять вспоминается старая истина: сценарий, драматургия — основа основ кинопроизведения.
Задачи, стоявшие перед авторами сценария В. Волькенштейном и А. Спешневым, как будто ясны. Из сложной и многообразной биографии ученого надо было отобрать самое главное.
Пребывание на Новой Гвинее и было главным периодом в жизни Маклая, когда больше всего было накоплено ценных наблюдений, когда утверждались его воззрения. ‹…›
Этой поэме авторы фильма не нашли драматургического эквивалента.
Кинозрителю показывают эпизоды, склеенные в некоторой последовательности. Пальмы. Хижины. Джаз. Ходит Маклай
среди папуасов.
Но понимая, что от такой острой операции весь
Право авторов
Ульсен — тупица, трус и лентяй.
Томсон же в целях оживления вялого сюжета несет дополнительную нагрузку: он заговорщик, наемный убийца, бывалый морской разбойник, словом, он — взятая напрокат цитата из колониальной, морской, приключенческой беллетристики. Ему даны пиратский жаргон, поговорочка, сцена раскаяния и крест над могильным холмом на фоне заката.
Всё это очень знакомо.
Но что делать такому отработанному персонажу рядом с живым Маклаем?
Ульсен, досаждая своему хозяину ленью и трусостью, не только не мешает читателю, а помогает, оттеняя краски, положенные на Маклая.
Томсон ничуть не помогает кинозрителю. Томсон мешает ему, уводя в ассоциативные тупики.
Как можно не ощущать этой разницы?
Вызывает возражения и метод «концентрации» эпизода папуасской войны.
По дневникам — угроза возникновения войны существовала около двух недель. Все это время Маклай внимательно изучал любопытные причины междоусобий в первобытном обществе и мучительно принимал решение. Приняв его, он действовал
дипломатически:
посеял разногласия и тем способствовал охлаждению пыла.
Война не состоялась, приготовления к ней прекратились.
Авторы фильма неправильно прочли фразу «Я решил запретить войну», война показана несерьезно, как забавный эпизод, причины войны подменены, да Маклай ими и не интересуется. В сценах сражения и моментального мира папуасы ведут себя совсем как эфиопы в «Вампуке». И фраза Маклая, и зонтик — это бравада, непростительно искажающая образ ученого.
Еще более искажен «концентрацией» волнующий эпизод испытания — «может ли Маклай умереть?».
Острота реального события заключалась в том, что каверзный вопрос задавался старым приятелем Маклая Саулом, задавался просительным и заискивающим тоном. Угроза смерти не нависала над Маклаем. Подвергалась опасности репутация, которой он дорожил больше всего. Речь шла о честности и мужестве.
Вручив копье Саулу, — говорит Маклай, — «…я снял шляпу, широкие поля которой закрывали мне лицо; я хотел, чтобы туземцы могли по выражению моего лица увидеть — Маклай не шутит и не моргнет, что бы ни случилось. Я сказал: — Посмотри, может ли Маклай умереть.
Недоумевающий Саул, хотя и понял смысл моего предложения, но даже не поднял копья и первый заговорил: — Арен, арен!
(Нет, нет!)»
В том, что Саул даже не поднял копья, ключ события.
В фильме же все обаяние эпизода исчезло.
Подменены мотивировки, и папуас накидывается с копьем на Маклая. К этому пристегнут затасканный сюжетный ход — «подоспевшая помощь». Точно, по графику, и конечно незамеченное, прибывает в Новую Гвинею и встает на рейде судно. Помощь пробирается через тропические заросли. Выстрел
Кто такой Брандлер? По замыслу авторов он, видимо, должен быть «концентратом» идейных противников, врагов Маклая. Он и ученый спорщик, и колониальный коммерсант, и шпион; вообще же его главное амплуа — «злодей с мрачной улыбкой». Мотивы его злодейства даны весьма неясно. Даже сам Брандлер чувствует это, почему и вынужден произносить программную речь… перед Томсоном. Это мелело. Маклай заслужил более достойного противника, а не такого универсального злодея, которого трудно играть даже большому мастеру — М. Астангову.
Брандлер же знакомит Маклая с Маргаритой. Зачем понадобилось такое злодейство?
Идет по океану военный корвет, везет Маклая на Новую Гвинею.
Вся жизнь Маклая сосредоточилась на широких планах этой небывалой в истории науки экспедиции. Все неясно впереди, полно опасностей. Хочется видеть, как подготовлен он к подвигу, знать его переживания.
А что делает Маклай на борту корвета?
Флиртует.
Трудно подобрать менее обидное определение для безвкусной сцены с зонтиком и для этого тяжеловесного диалога, пропитанного галантной иронией:
— Кажется, мой зонтик уже превратился в щепки… Не очень любезно, господин Маклай!
— Этого мало. Вы сломали мой зонтик.
— Это что, сувенир?
— Может быть.
— Не хотите ли, чтобы я его починил?
— Не только хочу, а требую.
И Маклай чинит зонтик, однажды уже починенный Эдисоном…
Так, радостное и тревожное ожидание предстоящей жизни на острове подменено горечью разлуки влюбленных. Трудно показать ученого мужа, — как «ученого»; проще — как «мужа»…
В сценарии — перед разлукой Маклай и Маргарита кроме того танцевали
Зал пустел, тушились свечи, они все кружились. Танцуя, они передвигались из комнаты в комнату; танцуя, спускались по лестнице (!), попадали в сад и исчезали в аллее, кружась и кружась…
Очень подозрительно по происхождению это упорное круженье некстати. Оно похоже на завихрение, поднятое еще успехом «Большого вальса»!
Трюк с зонтиком, флирт, танцы… Какое, однако, неуважение со стороны драматургов к образу
Для биографии ученого главным и решающим являются цели и методы его научной работы, формирование его принципов, убеждений, воззрений, поиски истины, теоретическая борьба с противниками. Казалось бы, что именно это и должно стать сюжетным костяком фильма и обрастать живой тканью кинематографической выразительности.
На деле же этот главный и решающий научный материал вытеснен, стал подсобным. Он не подключен к магистрали высокого напряжения, а питается от понизительной подстанции. Грамотные и опытные сценаристы В. Волькенштейн, А. Спешнев
Кремлев Г. У истоков нового жанра // Искусство кино. 1948. № 1.