Из боязни показаться с экрана старой, она старалась дать мать молодой, ей хотелось быть женственной, дать образ, полный героической романтики. Но Пудовкин остановил ее, он пресек все возможности романтизации. Как было можно из женщины, истерзанной нравственно и физически, изуродованной средой и побоями мужа, делать образ привлекательный в физическом отношении? Вся группа настояла и убедила актрису в необходимости реалистической трактовки роли, следя в дальнейшем за каждым ее шагом, ибо склонность к молодости у нее нет-нет да и пробуждалась. Как мы уже сказали, типаж актрисы расходился с Горьким. У последнего мать выглядела женщиной высокой, немного сутулой, с широким овальным лицом, изрезанным морщинами и одутловатым. Ее можно сблизить с «Матерью» Я. Вильямса — полотном, которое привлекало внимание посетителей весенней выставки московских художников в 1935 году. Прямая высокая фигура в черной кофте и коричневом переднике на фоне разбросанных книг и писем, криво висящих часов. Узкие сжатые губы, глаза, уставшие плакать, они словно застыли, устремленные в одну точку. Во всей фигуре сосредоточенность и суровая печаль.
Пудовкин дал иной образ матери, более мягкий, теплый и человечный. Его мать была небольшого роста с угловатыми движениями, потерявшими свободную координацию Согнутая трудом и заботами, она постепенно вся как будто расправлялась, и к концу фильма измочаленные мускулы её наливались волей и силой нового убеждения. То же самое происходило с лицом. В первых частях картины с него не сходила печаль и покорность, привычные выражения тяжелой доли. И только встреча с Павлом в тюрьме, на свидании, когда мать передавая сыну записку от его друзей, становилась участницей революционного дела, изменяла вдруг весь строй ее переживаний. Тогда-то впервые улыбка расправляла складки ее лица, никогда не умевшего смеяться. Передачей этих двух состояний искусство режиссера не ограничилось. Оно заключалось в умении донести до зрителя многообразие чувств и полную гамму переживаний матери. Как разнообразно было это лицо! Как много нa нем написано! …В сцене у гроба мужа лицо матери делалось трагически бесчувственным, точно надевало маску безразличия, лишь бы подавить смертельную муку, копошащуюся внутри. Это длилось несколько кадров. А затем бесчувствие в одно мгновение исчезало, и страх за сына искажал черты лица: «Не смей, не смей. — кричала она, ползая у ног Павла и не позволяя ему вынуть спрятанное под полом оружие, — и тебя, Пашенька, и тебя… убьют».
А разве можно когда-нибудь забыть фигуру Ниловны в заключительной сцене обыска, когда мать, выдав полиции родного сына в надежде спасти его, погубила. Стоя на коленях, она замирала в немом горе, с протянутой вперед рукой, точно сложенной для милостыни. В этом месте актрисе хотелось дать нарастающее переживание. Между тем Пудовкин требовал ограничиться кадром статическим, долженствующим изобразить потрясенную мать в застывшей позе недоумения. Актриса настаивала, и Пудовкин согласился. Благодаря умению располагать эмоции во времени, артистке удалось точно уложиться в границах ранее установленного кадра. Но в окончательном виде кадр с коленопреклоненной матерью, длиной в четыре метра, впечатления нарастания переживания не сохранил. Этого нарастания не получилось вследствие того, что оно было заторможено выразительностью композиционного построения, в частности необычайной экспрессивной позой героини.
А вот мать на суде. Она сидит на скамье, и ее лицо спокойно и не спокойно, странное лицо человека, редко покидающего свою каморку и неожиданно очутившегося на народе. Во время судебного процесса мать волнуется, слушая речь прокурора с закрытыми глазами и чуть-чуть вздрагивающими губами. Это — последние кадры матери одинокой и матери страдающей. С пятой части фильма она становится совсем другой. Ее походка приобретает упругость, ее внешний вид делается как-то моложе. Платок, завязанный позади, за ушами, придает бодрое выражение фигуре и лицу. Вспомните, как она идет по улице, огибая весенние лужи и спрашивая с улыбкой у встречной работницы, держащей на руке ребенка: «Сын?» — как, удовлетворенная положительным ответом, легко движется дальше, чтобы слить свою жизнь с первомайской рабочей демонстрацией. В момент, когда демонстранты рассеяны нарядом казаков, она стоит со знаменем в руках, строгая и непоколебимая. Полотнище обвивает её, а через редкую ткань просвечивает диск солнца. Зритель так и запоминал ее захлестнутую вокруг туловища куском материи, дожидающейся смерти и возмездия.
Иезуитов Н. Пудовкин. Пути творчества. М.; Л: Искусство, 1937.