Я сейчас нахожусь в каком-то непрерывном потоке киновпечатлений и незаметно для себя становлюсь профессионалом кинематографа. Просто это потребность не личного плана, а потребность времени: конечно, это искусство потрясающее и самое нужное из всех. Проза, поэзия — это старое, это может подождать, но новое искусство оно идет и делает колоссальнейшие вещи по силе впечатления, по силе воздействия, по своей ударности оно не знает равного и возможности, которые мы, драматурги, сейчас видим, они огромны.
Я закончу свое краткое выступление рядом вещей для Барнета. Я сегодня смотрел фильм, много слышал о нем разговоров, много ожиданий; был в Баку, когда он снимался, знаю все места. Я снял с себя всякий профессионализм, всякие установки. Когда я смотрел «Броненосец Потемкин», мне всегда профессионализм дьявольски мешал. Искусство плюет на все эти установки профессионального порядка и т. д. И здесь я знаю, что ряд вещей сделаны не так, как нужно. Шторм дан неправильно. Шторм дан на абсолютной статике. Вы забыли основное: в руках штурвал и борьба с парусом, — так нам представляется шторм. Но это профессионализм. Я брал общее ощущение: сила <и> свет, радость, эти крепкие парни, — и не спрашивал от них воинского билета или карточки, я их не звал на допрос. Корабль утонул, ну и Аллах с ним; бывало так. Недавно в Каспийском море корабль утонул и ничего не нашли. Лазали всю зиму с буксиром и ничего не нашли. Дело не в этом. У нас от старого времени, — я говорю о 20-х годах, — осталась эта агитпроповская установка: все это точно размесить, приспособить. Жизнь как то мощнее, проще и радостнее. В этом фильме есть костяк: вышли два парня на море, увидели женщину и создается какой то интерес. Это меня взволновало. Я не сторонник такого жанра, но дело не в этом. Я рад, что в нашей кинематографии хорошие фильмы и каждый по своему смотрится с интересом. Перед поездкой за границу я занимаюсь западно-европейской и американской кинематографией и смотрел, что дают за последние месяцы английские, голландские и немецкие журналы. Положа руку на душу, можно сказать: убого; это 90% тяжелого, удручающего стандарта. У нас в каждом фильме какое то свое лицо, свои краски и этот фильм что для меня сказал. Он внутренне для меня решил: киногород будет; этот фильм из киногорода вышел, он из солнца, из моря, с хорошими режиссерскими красками. И я вижу, как Барнет будет там работать. Он дал для меня какую то творческую санкцию: солнце, хорошо. Твой фильм из киногорода. Ты один из первых туда вошел. Это очень хорошо.
О чувствах, которые есть в этом фильме.
Чистоты много в этой вещи. Я то жизнь вижу иначе. Но я как человек, который с другого берега смотрит, мне хотелось бы быть таким парнем, пожалуй, не Свердлиным, а беловолосым молодым кино-механиком с комсомольской молодой чистотой. Краснофлотцы такие. Это очень хороший народ. Конечно, этот фильм на Западе, как и у нас — вызовет пристальное внимание силой и чистотой этих людей. Хорошие это люди. Ни разу не позволили полапать — это самая тема секса, которую объигрывают у нас. Ты сделал очень хорошо и строго.
Все из нутра идет. Если хочет, то пойдет и по настоящему полюбит и работать будет вместе, и в море пойдет, и тонуть будет с ней вместе. Это все очень хорошо, очень хорошо.
Есть кое где привкусы сладкого. Может быть, это от оператора. Хотелось бы снять это, еще строже дать.
Море во многих местах дано феноменально, просто ощущаешь всю соль... тяжелое, настоящее море. Эти большие планы, когда шаланда идет на огромной волне — это превосходно. Не совсем мне нравятся двойные транспорантные съемки.
Считаю, что техника помешала сделать серьезный момент объяснения Свердлина с его товарищем. Качка мешает. Свердлин всюду здоровый, сильный, ясный. Тут он теряет актерскую уверенность и работает недостаточно уверенно. Материал и техника несколько помешали разработке драматурической ситуации, характеров и т. д.
Кое где павильоны плохо ложатся с натурой. Натура конечно лучше и мощнее. Паруса статические, павильонные, они мешают. Масса работает не так, как хотелось бы. Актеры сильнее. Надо было массу рельефнее давать.
Это замечание чисто технического, ремесленного свойства и они не снимают основных впечатлений. Пожалуй, об этих недостатках надо было бы поговорить более замкнуто, секционно.
Финал сделан из другого построения. Финал — это концовка его Свердлинская на улыбке, а потом широкие планы широкого охвата они несколько мешают концовке. Здесь диспропорция сценарного порядка.
Вещь будет смотреться здорово, радоваться будут, аплодировать будут, смытые соленые души на солнечном песке.
В последнем выступлении хотелось бы сказать следующее:
Глубоко задумываясь над тем, какой придет советская кинематография и что нужно делать сейчас, мне кажется, что совершенно естественно, что придет большая форма. Малая форма должна существовать. Но максимум сил надо бросать на разработку крупных форм. Я хотел заметить факт очень тяжелый, горький — наша советская кинематография не разработала вопросов нового труда. Чаплин создал прекрасный фильм «Новые времена» — о машинной индустрии, о новой капиталистической цивилизации. Этот фильм заставляет людей горько смеяться и, конечно, досадно, что мы не видим такой фильм в Москве. Скорее надо это делать. Тут фильм должен появляться одновременно с Нью-Йоркскими экранами.
Он там по своему делает эту тему труда. Мы должны ответить ему и Кинд Видору новым своим трудом. В «Крестьянах» это не удалось. В других фильмах этого не сделано: радости, напористости этого труда, который будет захватывать советского зрителя также, как «Чапае» и другие фильмы, которые дают все перипетии боя, всю творческую радость, когда командир принимает правильное решение, когда он делает правильно; когда люди действую правильно. В этом исторический трагизм — итти убивать и убивать. А вырваться из этой сферы, итти в область труда. Ответьте на все циклы, которые были до сих пор у Золя и других, циклом нашего труда. Покажите работу Днепростроя, когда тысячи людей бросаются в затопленный весной котлован, когда по горло в воде будут грудью останавливать эту воду и будут спасать Днепростой. Когда эти огромные произведения искусства из стали и бетона будут вырастать на наших фильмах, то страна разразится несмолкаемыми овациям. Это будут первые фильмы новой кинематографии, нового искусства, которое мы ждем; вся эта кинематография, которой можно было бы сказать «осанна» — такой кинематографии у нас нет. Пока мы не решим проблемы труда в ее массовости, в ее красоте и патетике; пока мы не пройдем через Сибирь и тайгу; пока мы не покажем, как идут люди в шахты, — у нас будет провал в работе.
Сейчас ты обращаешься к большим формам. Если эта тема тебя будет занимать, ты знаешь людей, у тебя хорошая хватка и радость творчества, которые совместно с этой лирикой, с этим юмором могут дать огромные результаты. Актеры, с которыми ты работаешь, могут дать огромные результаты. Это плодородие, это весна, когда страна дает свои результаты, самая богатая, самая интересная страна. Мы сейчас дьявольски работаем. Каждые два дня у нас тонна золота. Мы его складываем штабелями. Это все валюта, валюта. Гигантские хлебные резервы, мясные, консервные; надо все это увидеть. Это красота. Это все должно попасть в руки драматурга, режиссера и т. д. все это имеет внешнее драматургическое воздействие, это не статические элементы. Я представляю себе мощь, когда можно перенести целые массивы. Можно показать жизнь Волги. Волга и ее трансформация и это будет также драматично, как трансформация одного человека. Если мы даем Ивана, Сидора, Петра и за ним зритель следит, то как же он будет следить, когда будет дана трансформация таких элементов. И драматурги за это будут браться. Я рад, что Ржешевский взялся за тему Москвы. Я также думаю о таких же вещах. Правильно здесь говорили, что надо брать не только тему смерти и крови. И в смерти мы искали вечного оправдания жизни. Человек не погибает, он выплывает, он что то хочет делать. И сейчас на новую ступень надо подниматься.
Я бы хотел что бы в новой работе ты, сохранив эту хорошую хватку и смелость, солнечную красоту, ты поднял бы это выше только одной лирической интимной мягкой темы и пошел бы к таким большим планам. Вероятно на этом пути ты сможешь многое сделать. Разреши поблагодарить тебя за то, что я видел твой фильм /аплодисменты/.
1 апреля 1936
Вишневский В. Выступление на обсуждении фильма Б. В. Барнета «У самого синего моря» в Доме кино. Стенограмма, черновые наброски и краткая запись обсуждения // РГАЛИ. Ф. 1038. Оп.1. Ед. Хр.1014.