Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Группа скал, пещера, несколько папоротниковых пальм, далее болотистое пространство, на горизонте — лес. У входа в пещеру на камне сидит начальник рода, старик, у ног его — кости, остатки обеда, в руке тоже кость; он внимательно рассматривает ее, пробует ее твердость о камень; юноша внимательно наблюдает за ним.
На земле валяются дети, полудремлют. Один из них переворачивается с боку на бок; они наелись до опьянения, им жарко. Седая старуха в звериной шкуре осматривает раненого мужчину; он тоже прикрыт звериной шкурой, которая присохла к ране; старуха осторожно отдирает ее; раненый тихо рычит; рычит в тон ему молодая женщина, растирая берцовой костью на гладком камне какую-то траву. Еще несколько мужчин и женщин разных возрастов лежат на земле; один из них легкими толчками руки откатывает от себя камень и, замечая, что чем крупнее камень, тем дальше он катится при одинаковой силе толчка, берет крупные камни и внимательно осматривает их.
Мальчик, катавшийся по земле, попадает в тень дерева; чувствуя прохладу, он щупает ладонью поочередно затемненную землю и освещенную, потом выставляет свое лицо на солнце, прячет его в тень и смеется. Старик раздробил кость ударом камня и пробует на коже своей ноги остроту ее осколков; юноша подражает ему; один из осколков выскальзывает из его руки, вонзается в землю и торчит в ней. Это забавно. Тогда юноша начинает играть осколком кости как бы в свайку; теперь старик внимательно следит за ним. Старуха, отодрав звериную шкуру с тела раненого, счищает с нее присохшую кровь; женщина прикладывает к ране мужчины растертую траву; ей мешают волосы, падая на лицо; несколько раз отбросив их, она сердится, собирает их в пучок на макушке, осматривается, берет какое-то растение и связывает им волосы; одна из девушек, смеясь, тотчас же подражает ей. Старуха, счистив кровь с мездры, гладит очищенное место рукою, задумывается, идет к старику, знаками указывает ему, в чем дело; он пробует о колено гладкую мездру и знаками же велит ей счистить со всей мездры присохшее сало и куски мускулов — начало скорняжного ремесла.
Затем, присматриваясь к забаве юноши, он берет осколки кости и знаками объясняет, что из них можно сделать наконечники стрел.
Женщина, которая ухаживает за раненым, видя игру мальчика с тенью и светом, подходит к нему и, испытав влияние прохлады, приглашает перенести раненого в тень дерева, а мальчик, продолжая играть, видит свою тень и пугается ее, кричит. Около него быстро собираются взрослые — общее смятение; все замечают, как появляются и исчезают тени на земле, зовут старика; он подходит спокойно, с сознанием своего достоинства, долго смотрит на игру тени, не понимая этого явления, старается скрыть свой испуг, но у него зарождается идея о двойственности человеческого существа. Вечереет, тени длиннее и гуще.
Во время общего смятения одна из женщин запуталась в ползучем растении, сильным движением ноги вырвала его, но оно оцепило ногу ее; она села на землю, рассматривает, старается распутать цепкое растение, но одна из девушек, шутя, мешает ей, заплетая растение еще больше, и, увлекаясь этой игрой, обе они постигают процесс плетения, понимают, что такое узел.
Старик, сидя у входа в пещеру, все еще исследует рождение тени; это его тревожит; ему кажется, что он в себе самом носит начало ночной тьмы. Юноша раскалывает кости, стараясь колоть их так, чтобы они были похожи на наконечники стрел; он очень увлечен этим и не замечает, что все следят за стариком, погруженным в исследование непонятного явления.
Раненый лихорадочно возится на земле; шкуры, которыми прикрывает его женщина, спадают, не держатся; тогда она, заметив, как две подруги ее плетут веревку, хватает острый осколок кости, прокалывает ею шкуры и связывает их в одно большое целое — начало портняжного ремесла.
Юноша, катавший камни, усваивает, что круглое движется с наибольшей быстротой, и требует более легких толчков; впоследствии этот человек изобретает прототип колеса. Дети, играя, бросили какое-то растение с корнем на конце его и удивлены, что оно летит дальше, чем все иное. Это замечено юношей.
Становится все темнее, где-то далеко рычат звери. Юноша прикрепляет к палке острую кость и радостно размахивает палкой — он изобрел защитное оружие, прототип копья. Все рассматривают это изобретение. Старик, оторвавшись от своих мыслей, пробует оружие, кидая его в сторону раненого; палка вонзается в ногу больного; старая женщина кричит и злится, но все остальные довольны, особенно сам изобретатель. Он пляшет.
Старуха, изъяв копье из ноги раненого, накладывает на рану траву, пытаясь остановить кровь; женщина беспокойно мечется около нее, бросая в сторону старика грозные взгляды, а девушка, которая в подражание ей связала свои волосы, продолжает украшать их листьями растений, привлекая к себе внимание других сородичей.
Заходит солнце. Все, один за другим, идут в пещеру. У входа ее остаются только старик, двое юношей: один, играя своим копьем, другой, пытаясь сделать такое же. Раненый и женщина оба остаются под деревом. Старик пристально смотрит во тьму, раскачивается и ворчит ритмически; юноша, делающий второе копье, стараясь просверлить в конце палки отверстие для наконечника, замечает, что дерево нагревается, указывает на это старику; он щупает дерево в разных местах и приказывает продолжать работу.
Из пещеры выходит старуха, идет к раненому, садится там, однозвучно и тихо, междометиями, говорит с женщиной; юноша, изобретатель копья, нашел растение с корнем, то, которым играли дети, внимательно рассматривает его, раскачивает, бросает и идет за ним во тьму, а там, далеко, рычит зверь и сверкают огоньки чьих-то глаз. Старуха встала, кричит вслед юноше, но в это время раздается другой крик — дерево под руками юноши задымилось; это испугало его, он отбросил палку и вскочил. Старик осторожно поднял палку, осмотрел се, ощупал. Вокруг него уже собрались все, кто был вне пещеры, из пещеры тоже выбежало несколько мужчин с камнями и палками в руках. Подбежал и юноша с корневищем в руках. Он размахивает им, как палицей.
Старик приказывает продолжать трение дерева; за это взялись двое мужчин, все окружили их и смотрят. Над лесом появляется оранжевый круг луны, и снова постепенно родятся тени. Это отвлекает внимание родоначальника от работы мужчин; он ходит кругами, наблюдая, как тень ползет за ним то сзади, то сбоку, то ложится впереди его. Это его волнует, возбуждает, он, все более ускоряя шаги, наконец, бегает, подпрыгивая, как зверь, тихонько вскрикивая; все следят за ним, все испуганы, сторонятся от него.
Вдруг под руками мужчин вспыхивает огонь. Общий вопль удивления, страха. На земле тихо горит огонь, разбегаясь по сухому сору. Упав на колени, старик, видимо, пытается забросать огонь сором, обжигая себе руки. Огонь разгорается сильнее, и вдруг старик замечает, что тени бегут от огня, что поражает его; он рад, и, может быть, именно здесь, в этом случае, впервые раздается смех радости.
Общее ликование, оскаленные зубы, пляска; из пещеры выбегают люди, останавливаются, в изумлении закрывают глаза; женщина хватает горящую ветвь и бежит с ней под дерево к раненому; он приподнимается навстречу ей, боязливо простирает руки, а старик, видя, как все вокруг светлеет и как трепещут ночные тени, падает ниц пред огнем. Его примеру следуют все другие. Он рычит, воет. Сородичи подражают ему. Отсюда, со временем возникает хоровая песня...
1919 г.
Горький А. Сценарии из жизни первобытного общества // Искусство кино. 1938. № 6.