Утро. В квартире Деминых жизнь течет обычным порядком. Марья Петровна, пожилая красивая дама, сидит в столовой и пьет кофе.
В столовую входит Николай Иванович Кузнецов, помощник присяжного поверенного. Его визит в этот час дня так же неожидан, как и его костюм. Он — во фраке, в белом галстуке, в руках — белые перчатки.
Кузнецов волнуется. Посидев немного, встал:
— Я люблю вашу дочь... Вы, вероятно, и сами догадывались, Марья Петровна...
Марья Петровна ожидала это услышать, но приняла это, как взволновавшую ее новость. Николай Иванович ей нравится, она знает, что он любит Bеру, и та ему отвечает тем же; но сердце матери всегда тревожно бьется, когда решается вопрос о жизни ее дочери...
— Пусть Bера сама решает... Я ничего не имею против вас, Николай Иванович; и если она вас любит...
Кузнецов идет искать Веру.
***
Нашел он ее в ее зимнем садике. Она поливала свои цветы.
Он робко приблизился. Никогда еще так покорно он не обращался к ней.
— Ваша мама сказала сейчас, что мое счастье зависит всецело от вас...
Вера спрятала свое лицо в свеже сорванный букет хризантем. Среди белых хлопьев цветов ало рдел румянецъ ее щек и глаза ее сияли сквозь опустившиеся ресницы.
Протянула руку.
Кузнецов поцеловал сначала ее ручки, а потом, наклонившись к ее лицу, поцеловал смеющиеся, трепетные губы.
***
Пришли к матери. Bерa порывисто обняла ее, точно желая передать горячей лаской о том счастье, которое овладело ею.
Марья Петровна поздравила их. Старая Власьевна принесла шампанское в трех старинных бокалах.
Кузнецов расцеловался с Власьевной.
В разгар этого семейного торжества в комнату вошел высокий молодой человек, с мягкой бородкой, в форме военного врача.
Это был двоюродный брат Веры, Иван Ильич Лабунский, давно и безнадежно влюблённый в Bеру.
— Поздравьте, Иван Ильич: Верочка — невеста Николая Ивановича, — обратилась к нему Марья Петровна.
Лабунский сжался, как от удара. Страшно побледнел. С горькой, невеселой улыбкой подошел к Вере.
— Увы!... Теперь мне остается только поздравить вас.
Обернулся к Кузнецову. Поборол себя, заставил посмотреть
другу в глаза.
— Ну, брат, поздравляю...
Обнялись.
***
Случилось так неожиданно...
У Деминых были гости. Кузнецова еще не было. Смеялись, болтали. Веру просили петь, и она спела:
«Отцвели уж давно хризантемы в саду».
Вдруг вошел запоздавший Кузнецов.
— Поздравьте, господа. Я — призван.
Все обступили его, одни сожалели, другие поздравляли... А Вера... Вера чувствовала, что почва ускользаете из-под ее ног. Она не отдавала себе отчета в том, несчастье это, или то «неизбежное», которое приходит нежданно и вторгается в эту простую и понятную жизнь, как катастрофа... Она вышла.
***
Кузнецов заметил отсутствие Веры. Понял, что она страдает, может быть плачет.
Пошел в ее комнату. Вера взяла его руки, прижала к груди его голову, как бы боясь отпустить его...
— Успокойся, Вера. Это — долг, который нужно исполнить.
— Я понимаю, Коля... Только мне так больно, так больно... Может быть, я тебя больше не увижу, когда ты уедешь...
— Зачем такие мрачные мысли.
— Мне хочется плакать...
***
Время до отъезда Кузнецова на фронте пролетело незаметно.
Вера с того печального вечера больше не смеялась. На лбу ее появилась складка, словно след какого-то настойчивого раздумья.
О своем решении она как-то сказала жениху:
— Я, Коля, тоже пойду на службу... в сестры милосердия.
Ей казалось таким естественным, что она тоже должна служить тому делу, к которому призван он. Казалось, что только таким образом она будет ближе к нему. Ведь дело милосердия — дело любви...
***
Кузнецов уехал. Для Веры начались длинные, томительные вечера.
Лабунский обещал записать ее на курсы сестер милосердия.
В ожидании, она с матерью шила белье, вязала шарфы, фуфайки для солдат.
Наконец однажды вечером Лабунский пришел и сообщил ей.
— Вера Павловна, я записал вас на курсы. Завтра начинаются лекции. Являйтесь.
На другой лень Вера из людной аудитории слушала первую лекцию по анатомии.
***
После долгого и томительного молчания Кузнецова, наконец от него пришла весть.
Письмо было получено вечером, когда Вера, придя с курсов, отдыхала, сидя у ног Марьи Петровны, витая мыслью неопределенно-далеко, и не слушая безнадежно-скучного романа, который читала ей вслух ее мать.
Старая Власьевна прибежала, ковыляя на старых ногах.
— Письмецо с фронта.
Все было благополучно... Здоров, ни одной царапины... Сохрани его Господь!...
***
Когда после экзамена Вера вернулась домой, ее ожидал Лабунский.
— Ну, конечно, можно поздравить.
— Да, да. Мамочка, поздравь же меня: я — сестра милосердия. Лабунский вышел в другую комнату и вернулся, держа на руках
полный костюм «сестры».
— Позвольте Вам поднести, Вера Павловна. Сообща с Марьей Петровной заготовили...
Вера благодарит. Повернулась к Лабунскому
— Господин доктор! Когда прикажете явиться на службу?
Выло условлено заранее, что Вера будет работать в госпитале,
в котором состоял Лабунский.
***
Выходя из госпиталя, чтобы итти домой, Вера столкнулась в дверях с входящим Лабунским.
По-товарищески протянула ему руку:
— Ведь вы у нас обедаете сегодня?
— Да. Только взгляну, как разместили вновь прибывших, и сейчас же приеду.
***
Зашла к подруге попросить подежурить сегодня за нее в госпитале.
Она и Таня были знакомы еще с гимназической скамьи, любят друг друга. Таня охотно соглашается оказать Вере просимую услугу.
Поделились последними новостями.
В комнату сестры вошел брать Тани, студент, с газетой в руке. Спросил Веру:
— Bера Павловна, вашего жениха зовут Николай Иванович?
— А что?
Он понял, что сделал оплошность, смутился, замялся.
— Нет, мне хотелось только узнать...
— Вы что-то от меня скрываете?
Вера окончательно поддалась тревоге.
— Дайте газету!
Взяла у него газету. Развернула на списке убитых и раненых. Нервно просматривает. Вдруг в волнении остановилась. Лицо ее переменилось. Прочла вторично:
«Прапорщик запаса Кузнецов Николай Иванович».
— Ранен... Да, ранен.
Таня успокаивает Веру. Но та спешит уйти.
— Нельзя терять ни одной минуты.
Анталек [Ханжонков А., Ханжонкова А.] Ошибка сердца // Пегас. 1916. № 1. Январь.