Из рабочих записей К. М. Симонова и М. М. Бабак, сделанных во время работы над телефильмами «Солдатские мемуары» (1976)
...Надо обдумать, как монтировать ответы на вопросы. Может быть, обнажить прием и сказать, что, в общем-то, всех, с кем мы разговаривали, я, задавая эти вопросы, спрашивал: что самое страшное на войне, что самое трудное, что среди всего трудного и страшного — все-таки самое радостное?
...И дальше дать монтаж ответов. Возникает вопрос: может ли выглядеть весь фильм как история одного обобщенного метафорического Солдата?
Многое — за это, но есть и против, поскольку у нас вводятся реальные люди, и это будет разрушать метафору.
Однако тема того, что все-таки солдат, как бы один и тот же Солдат, отошел до Сталинграда, а потом все-таки дошел до Берлина, если говорить глобально, она существует, это факт. Сколько раз он по дороге умер, где, как — это другой вопрос, но это факт — он отступил и он пришел. О нем немцы говорили в начале войны: русский солдат дерется более стойко, чем они предполагали.
Его, Солдата, они подразумевали, когда в конце войны обращались к берлинскому гарнизону.
Геббельс писал: надо брать пример с ленинградцев, вот так обороняйте Берлин, как русские обороняли Ленинград.
Речь шла о нем — в начале и в конце войны, — о Солдате. Именно он сделал то, чего от него ждала страна.
Проверить по интервью все места, где говорят солдаты об этом.
Просмотреть по интервью все, что говорят солдаты о маршалах и командующих... Пока за пределами фильма остается тема: солдат и маршал.
...Жуков был тем человеком, которого Сталин отправил спасать положение в Ленинграде в самые критические сентябрьские дни 1941 года, а потом отозвал его оттуда под Москву в самое критическое для нее время — в начале октября...
Разумеется, и то, что Ленинград не пал, а выстоял в блокаде, и то, что немцев повернули вспять под Москвой, — историческая заслуга не двух и не двадцати человек, а многих миллионов военных и невоенных людей, результат огромных всенародных усилий. Это тем более очевидно сейчас, с дистанции времени.
Однако если говорить о роли личности в истории в применении к Жукову, то имя его связано в народной памяти и со спасением Ленинграда, и со спасением Москвы. И истоки этой памяти уходят в саму войну, в 1941 год, в живое, тогдашнее сознание современников. Этим и объясняется непоколебимость их памяти перед лицом разных событий последующего времени.
Последующий ход войны сделал особенно любимыми в народе несколько имен выдающихся военачальников. Но среди них Жуков все равно остался первой любовью, завоеванной в самые трагические часы нашей судьбы, и потому — сильнейшей...
Председателю Госкино СССР товарищу Ермашу Ф. Т. от К. Симонова
Заявка
Излагаю свои предложения о работе над фильмом о Маршале Советского Союза Г. К. Жукове. Предложения эти я выдвигаю после обсуждения их с режиссером М. М. Бабак, которая дала принципиальное согласие продолжить со мною совместную работу, начатую кинофильмами «Чужого горя не бывает», «Шел солдат...» и телефильмами «Солдатские мемуары».
О содержании фильма.
Жанр фильма предлагаю обозначить как художественно-биографический.
Предполагаемое название: «От Халхин-Гола до Берлина», с подзаголовком, поясняющим, что зритель увидит фильм, посвященный военной деятельности Г. К. Жукова в годы 1939 — 1945.
Думаю, что временные рамки, точно отвечающие названию, определены правильно — все самое главное, сделанное Жуковым, что сохраняется в народной памяти, совершено им именно в эти решавшие судьбу страны годы.
Однако, разумеется, в этих основных рамках предполагаются и некоторые отступления в прошлое — в годы юности, первой мировой и гражданской войн, и предвоенной службы Жукова в Красной Армии. Количество и длина этих отступлений определится после работы над поисками кино- и фотодокументов.
В основу фильма будут положены следующие материалы:
1. Из кинолетописи Великой Отечественной войны. Кинодокументация 5 августа 1966 года «Маршал Советского Союза Г. К. Жуков рассказывает о битве под Москвой».
Это беседа с Г. К. Жуковым, которую брали у него я и тогдашний главный редактор «Военно-исторического журнала» генерал-лейтенант Н. Г. Павленко.
Беседа бралась в период работы В. С. Ордынского, Е. З. Воробьева и моей над фильмом «Если дорог тебе твой дом...». Некоторые кадры из этой беседы вошли в фильм, все остальное осталось в кинолетописи.
Предполагаю широко использовать этот уникальный летописный материал о битве под Москвой, поставив его в центр повествования, тем более что сам Жуков в ответ на мой вопрос — что из всех огромных событий войны с особенной силой живет в его памяти? — отвечает в кадре кинолетописи:
«...Больше всего мне, конечно, запомнилась битва под Москвой... Я и до сих пор помню самые мелкие детали этого сражения».
2. Кинокадры и фотодокументы, связанные с деятельностью Жукова и с действиями войск, которыми он командовал в ходе военных событий 1939 и 1941 — 45 годов.
С поисками и отбором этих кадров и фотодокументов в государственных архивах, а также в личных архивах фотокорреспондентов будет связана длительная и кропотливая работа; но полагаю, что в итоге необходимый для фильма материал будет собран.
3. Архивные документы военных лет — рукою Жукова писанные приказания и распоряжения, а также его донесения и предложения, адресованные в Ставку и Генштаб. С рядом этих документов, связанных с периодом Московской битвы, я знаком. Они весьма выразительны и могут быть с успехом использованы иногда непосредственно в кадре, иногда в закадровом тексте.
4. Книга Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления».
Наиболее выразительные и важные фрагменты из этой книги могли бы прозвучать в фильме и за кадром и в кадре в чтении и исполнении актера, создавшего в художественном кино наиболее достоверный в восприятии зрителей образ Г. К. Жукова.
При наличии его принципиального согласия на это, я имею в виду М. А. Ульянова.
5. Мои собственные записи бесед с Г. К. Жуковым в разные годы, начиная с 1939 года, о его военной деятельности и его взглядах на целый ряд военных вопросов.
Несколько кратких фрагментов из этих записей могли бы быть использованы в закадровом тексте фильма, так же, как и мои, опубликованные в книге «Разные дни войны», дневниковые записи о Жукове в Карлсхорсте в день капитуляции.
6. Свою книгу «Воспоминания и размышления» Жуков посвятил советскому солдату.
Предполагаю включить в фильм несколько как бы ответных, кратких высказываний тех людей, которым посвящена книга, — рядовых солдат Великой Отечественной войны о Жукове, как о командующем фронтом, в составе которого они воевали под Ленинградом, под Москвой и под Берлином.
7. Современные съемки некоторых мест, связанных с событиями, отраженными в фильме, — в том числе некоторых пунктов в Ленинграде и под Ленинградом, в Москве и под Москвой, под Берлином и в Берлине, а также на Халхин-Голе. Эту последнюю съемку желательно будет приурочить к августу 1979 года, когда там, на месте, на Халхин-Голе, с участием советских и монгольских ветеранов будет отмечаться сорокалетие этих событий. Думаю, что сейчас это будет особенно политически актуально.
12 августа 1978 г.
Из статьи К. М. Симонова «Исполнение желаний» (1977)
...Надо сказать, что чувство истории вообще, как мне кажется, органически присуще Ульянову, и мне бы хотелось сегодня подробнее сказать именно об этом, вспоминая несколько последних по времени работ Ульянова.
...Начну с того же — с ощущения неотделимости от времени. Именно это чувство вызвал в фильме «Блокада» тот Жуков, которого сыграл Ульянов. Мне доводилось видеть Георгия Константиновича Жукова многократно, начиная с 1939 года, с Халхин-Гола, и до последних лет его жизни. И казалось бы, то, что Ульянов не стремится при помощи грима добиться максимального внешнего сходства, должно было помешать мне воспринимать его как Жукова. Однако на деле — все наоборот. Да, у меня так же, наверное, как и у других людей, много раз в жизни видавших Жукова, не возникает мгновенной пораженности физическим сходством — зато возникает нечто другое, возникает чувство, что перед тобой — Жуков, с его силою характера, с его масштабом личности, с его обыкновением говорить и действовать именно так, именно в этих, а не в каких-либо иных исторических обстоятельствах. Возникает главное: вера в правду того, как говорит, и того, как поступает там, на экране, этот человек. Думаю, что масштабы того достижения, к которому пришел здесь Ульянов, близки к нашим представлениям о Чапаеве Бабочкина. Убежден, что Ульянов на этом не остановится и еще вернется к образу Жукова, и в этом смысле его работа в фильме «Блокада» — только великолепное начало дальнейшей работы. Думаю, что это одно из тех, адресованных в будущее, желаний, исполнению которых нам еще предстоит порадоваться вместе с самим Ульяновым.
Из письма К. М. Симонова к М. М. Бабак от 17 октября 1978 года
...Хочу рассказать тебе о Николае Харлампиевиче Бедове. Это тот самый замечательный человек, который, по слову генерал-адъютанта Жукова Мишока, «всю войну был на два шага сзади и один — справа от Маршала». Это ему 28 июня 1941 года, как он сам рассказывает, Жуков вручил удостоверение личности с правом прохода во все здания Наркомата обороны и с текстом: «...является офицером особых поручений у начальника Генерального штаба». Так он и пролетал, проездил, прошагал, прополз на брюхе вместе с Жуковым всю войну... И всю войну — снимал Маршала!
...Сколько мы с тобой видели разных фотографий! Но таких снимков, как у Бедова, я не видел нигде — это Жуков — непарадный, увиденный совсем по-особому. Это любительские фото — но они, честное слово, стоят лучших работ профессионалов — тут и улыбка, и жест, и походка, и гимнастерка без звезд — все чрезвычайно интересно, важно, просто необходимо для будущей картины...
‹…›
Из рабочих записей К. М. Симонова к фильму о Г. К. Жукове:
...Церемония подписания безоговорочной капитуляции германской армии описана уже много раз... Писал об этом и я. Не буду повторять ни других, ни себя в описании подробностей. Но некоторые свои ощущения того дня, связанные с Жуковым, хочу вспомнить.
Очевидно, можно без преувеличений сказать, что среди присутствовавших там представителей Союзного командования именно за его плечами был самый большой и трудный опыт войны. Однако капитуляцию неприятельской армии ему приходилось принимать впервые, и процедура эта была для него новой и непривычной. Если бы он сам воспринимал эту процедуру как дипломатическую, наверное, он бы чувствовал себя менее уверенно. Секрет той спокойной уверенности, с какой он руководил этой процедурой, на мой взгляд, состоял как раз в том, что он не воспринимал ее как дипломатическую. Подписание Акта о безоговорочной капитуляции германской армии было для него прямым продолжением работы, которой он занимался всю войну: ему было поручено поставить на ней точку именно как военному человеку, и он поставил ее с тою же уверенностью и твердостью, которая отличала его на войне.
Трудно даже мысленно проникнуть в душу другого человека, но надо думать, что Жуков ощущал себя в эти часы не только командующим фронтом, взявшим Берлин, или заместителем Верховного Главнокомандующего, но человеком, представлявшим в этом зале ту армию и тот народ, которые сделали больше всех других. И как представитель этой армии и этого народа он лучше других знал масштабы совершившегося и меру понесенных трудов. В его поведении не было ни высокомерия, ни снисходительности. Именно для его народа только что закончившаяся война была борьбой не на жизнь, а на смерть, и он вел себя с той жесткой простотой, которая пристала в подобных обстоятельствах победителю.
Хотя впоследствии и среди побежденных немецких генералов, и среди разделивших с нами победу союзников нашлись люди, задним числом оспаривавшие масштабы нашего вклада в эту победу, тогда, в мае 1945 года, на этот счет не существовало двух мнений.
В этом не оставляло сомнений даже поведение подписывавшего капитуляцию фельдмаршала Кейтеля. Надо отдать ему должное: он вел себя с подобающим достоинством. Но наряду с этим было в его поведении и нечто другое, неожиданное. Казалось бы, ни его политические взгляды, ни его мысли о собственном будущем не должны были заставить его относиться к Жукову с большим вниманием, чем к другим сидевшим в этом зале представителям союзного командования. Скорее следовало ожидать обратного. Однако логика проигранной войны, помимо воли Кейтеля, оказалась сильнее всего остального. Наблюдая за ним во время процедуры капитуляции, я несколько раз видел, с каким пристальным вниманием он следит за Жуковым, именно и только за ним. Это было горькое, трагическое любопытство побежденного к той силе, которую олицетворял здесь Жуков, как к силе наиболее ненавидимой и в наибольшей степени решившей исход войны.
С тех пор, когда я читаю статьи и книги, задним числом ставящие под сомнение меру нашего вклада в победу над фашистской Германией, я почти всегда вспоминаю Карлсхорст, капитуляцию и лицо фельдмаршала Кейтеля, с каким-то почти жутким любопытством глядящего на Жукова...
После подписания Акта капитуляции происходил затянувшийся далеко за полночь ужин, который давало наше командование в честь союзников. Во время ужина было много не удержавшихся в моей памяти речей, но одно место в речи Жукова я запомнил. Американское и английское командование было представлено высшими авиационными начальниками — генералом Спаатсом и маршалом авиации Теддером. Уже не помню, за здоровье кого из этих двоих авиаторов произносил тост Жуков, но сказал он примерно следующее:
«Пью за ваше здоровье от имени наших солдат, которым для того, чтобы увидеть результаты вашей работы, пришлось дойти до Берлина своими ногами».
Я сказал «примерно» из осторожности. Но, по-моему, сказаны были именно эти слова. И запомнились они потому, что за ними стояло то самое, что называется нашим вкладом в победу, стояла формула нашего участия в этой так дорого стоившей нам войне...
По заявке Константина Симонова... (Подборка материалов) // Искусство кино. 1984. № 5.