«Не машина, а золото»

 

Стеллажи, снизу доверху уставленные коробками пленки. Автор читает свое стихотворение «Танку»:

Когда бы монумент велели мне 
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тесаной стене 
Поставил танк с глазницами пустыми;
Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных —
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.
На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву: 
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.

И вот они стоят на постаментах, эти памятники жестокого боя и высокого подвига, — в Монголии и под Курском, под Москвой и Прохоровкой. А за кадром автор продолжает:

— Стихи эти я написал очень давно, еще в Монголии, в тридцать девятом году, после первых наших танковых боев с японцами. Но прошло время, и эти памятники начали вставать на полях битв Великой Отечественной войны один за другим, все дальше и дальше на Запад.

Хроника. Мы видим танки в движении боя, среди разрывов. Крутятся, сминая снег, гусеницы. Соскакивают с брони автоматчики. Идет в атаку за танками пехота.

Наш фильм — о танкистах, полных кавалерах ордена Славы, и, конечно, мы чаще всего будем расспрашивать их о войне. Но душевная красота и твердость характера бывших солдат с неменьшею силой проявились и в мирное время — в том, как они прожили свое послевоенное тридцатилетие.

Сегодняшние фотографии героев фильма. Автор за кадром представляет этих людей зрителям:

Иван Архипкин, крановщик.
Михаил Большаков, слесарь.
Матвей Синельщиков, механик.
Егор Полтев, слесарь.
Евгений Сенаторов, токарь.
Василий Шаров, слесарь.
Михаил Литягин, шахтер.
Илья Сергеев, колхозный бухгалтер.
Константин Венгер, тракторист. С трактора на танк, с танка на трактор. Автор в кадре.

Передний край — выражение фронтовое. Но оно осталось от войны не просто как слово, а как принцип жизни человека, и не только в военное, а и в мирное время. Но для того, чтобы, засучив рукава, начать строить, надо было сперва дойти до Берлина, покончить с войной.

Немецкая хроника первых месяцев войны. Чужие танки, танки со свастикой. Наши беженцы на дорогах. Голос автора:

— А война начиналась не с памятников на местах наших побед, а вот с этого, с этих немецких танков, хлынувших на поля и дороги нашей Родины, с этого страшного для нас лета сорок первого года.

Единственный из наших собеседников, так и оставшийся после войны кадровым танкистом, Василий Боряк, тогда, в сорок первом, встретился с войной пятнадцатилетним сельским хлопцем.

 

В кадре — разговор с танкистами. Рассказывает Василий Боряк.

 

Боряк. До сентября месяца были мы на Украине, Полтавская область. А в сентябре месяце, шестого сентября, мать с двумя сыновьями — Ваня и я, Вася, — эвакуировались. В это время старший брат, Гордей Семенович, служил в армии. Он закончил московское училище пехотное имени Верховного Совета. А брат Николай, он с двадцать второго года, был призван в армию. Отец нас проводил, мы эвакуировались. Не только эвакуировались, мы даже угоняли скот в тыл.

— Отец вас проводил...

Боряк. Отец проводил и сам пошел тоже в военкомат. И ушел воевать. Был ранен под Ростовом.

— А как это было — эвакуация? Дорога-то нелегкая...

Боряк. Нелегкая дорога... Уже осень была, дожди, слякоть, грязь, так? Подводы у нас были, в упряжке быки. Продвижение медленное, надо скот гнать. И в это время по пятам, буквально по пятам шел немец, бомбил обстреливал, так? Было ужасно. Я уже в эти года — пятнадцать лет — понял, что такое война. Я вместе с солдатами отступал, вместе шли мы, по одной дороге. Это горе, эти первые дни войны... они уже дали знать, что такое война. И в районе города Лиски потерялся брат, я потерял брата своего — Ваню. Где-то в суматохе в какой-то, при бомбежке, при обстреле он пропал. И так до сих пор я его судьбы не знаю.

— Матвей Трофимович, с чем вы на западной границе войну встретили?

Синельщиков. Техника, значит, у нас была такая: «БТ-7» танки, «БТ-5». Потом «Т-26» были — мало, но оставались еще, устаревшей конструкции. Можно сказать, первый танк наш — «Т-26», там экипаж всего два человека. А так — в основном «БТ-7», «БТ-5». Ждали обновления техникой более современной —танк «Т-34». Он уже в то время появился: у нас был один экземпляр, стоял под брезентом.

— Но вы еще на нем не ездили?

Синельщиков. Еще не ездили. Нам так: показывали его, вкратце техническую характеристику рассказывали, его технические данные. Хорошая машина. Но пока они к нам, к началу войны, еще не поступили.

 

Шаров: Нам говорили так: если будет извещение, повестка из военкомата, то ее нужно сдать в отдел кадров. Потому что на вас будет наложена броня, так как трактористов не хватало в то время на торфопредприятии, на добыче торфа. И когда пришла повестка, я ее в отдел кадров не сдал, а собрал сумку, вещи и пошел в военкомат. Призвали в армию.

— Не колебались, нет?

Шаров. Нет. Взяли в армию.

— А почему не остались на броне?

Шаров: Ну почему? Потому что брат уже погиб, товарищи, которые вместе со мной кончали железнодорожную школу в Орехово-Зуеве, их уже... некоторые ушли добровольно, прислали письма. И я решил все ж таки пойти в армию, пойти на фронт.

— А как мама к этому отнеслась?

Шаров: Мама отнеслась... она ничего такого мне не сказала. Ну, если, говорит, требуется, пожалуйста, езжай.

— Но на фронт вы ведь попали не сразу, долго ждали этого. Почему так вышло?

Шаров. А потому, что ростом был маленький. У нас отобрали машину, отдали фронтовикам, которые уже опытные. А нас направили в запасной полк. Ну, здесь опять же наш экипаж бракуют. Нас оставляют при учебном полку.

— Опять ростом не подошли.

Шаров. Да. Полк отправили, а после уже нашу машину направляют на фронт. На фронт попадаем, это в марте месяце было, опять меня там бракуют. Вместо меня дают механика старшину Карандышева. Он только прибыл из госпиталя, воевал в этой части. Потом уже командир машины, младший лейтенант, заступился. И меня оставили. Командир машины — Стрелков Виктор Макарович из города Горловка, шахтер Донецкой области. Наводчик — старшина Шустеров. Он участник еще финской войны, опытный был наводчик.

— Он откуда?

Шаров. Сам он с Ленинграда. Потом Луканов был у нас, Николай Иванович — заряжающий, сержант. Он с Куйбышева, из колхоза, только не помню, какой колхоз.

— Ну, и вы, из Подмосковья?

Шаров. И я, из Подмосковья, с Павлова-Посада.

— А что за люди были, если взять по характерам?

Шаров. По характерам... Шустеров — он был очень отзывчивый, веселый был, пел хорошо. Луканов— шутник, большой шутник, много рассказывал всяких анекдотов. Так что в свободное время, когда в обороне стояли, никогда не унывал. Ну, и я.

—А Стрелков?

Шаров. Стрелков, он был молчаливый очень. А когда трудный момент, он одну и ту же песню пел, раза по два, по три,

— Какую?

Шаров. Да по-украински, свою, украинскую песню.

— А вы самый молодой и самый маленький?

Шаров. То и переживал, что самый маленький! Вот Луканов, тот, когда переживал, ему вещмешок сухарей поставь — он будет грызть, и грызть, и грызть, понимаете...

— А вы как переживали?

Шаров. Меня в сон клонило всегда. Прислушиваешься к разрывам — они же стараются тебя выявить, бьют то рядом, то сбоку, когда в обороне стоишь замаскированный. Бьют — прислушаешься, ну, засыпаешь. Каждый-всякий по-своему переносил этот напряженный час.

Литягин. Когда человек перед боем, он... сильно напряженный человек. Но все это пропадает, когда только на стартер нажал, машина заработала, загудела — пошли в бой. Тут забываешь все. Только одно стремление — победить и выйти невредимым.

Шаров. Приказ был переправиться на ту сторону до подхода основных сил. Вот мы и выполняли. Наш экипаж переправлялся вторым. Первый экипаж уже переправился. Когда переправились на ту сторону, стали вести огонь — и глядим, наша машина одна подбита. Экипажу там негде было укрыться, потому что минометы бьют, и артиллерия била, и пулеметы били. Мы решили тогда их спасти. На большой скорости я подскочил, открыли люк, и через башню тоже... Только их взяли, я еще не успел люк закрыть...

— Взяли их все-таки?

Шаров. Взяли, да. И в это время разрыв снаряда — снаряда или мины, не пойму чего. Рядом с машиной прямо разорвалось. Я не подумал, что это меня осколком, думаю: наверное, булыжником каким-нибудь стукнуло — сильный очень удар-то был. Посмотрел на коленки — нет, рядом нет нигде. За щеку хватился — кровь. Глотать стало больно, что-то мешает. Ну, конечно, когда в челюсть ударило... Зубы выплюнул. Ну и что ж? Пошли вперед, продолжали бой.

Сергеев. Мы в лоб шли, стреляли. В том бою мы подбили два танка, пушку раздавили, бронетранспортер наш экипаж уничтожил. И вот когда я почувствовал, что он вздрогнул, танк... Это попал снаряд, — как позже выяснилось, в лоб ударил, не пробил. А когда сбоку попал, как раз под механика-водителя, так это уже попал: трансмиссию выбило, танк недвижим стал. И механика-водителя Сашу Попова, в общем, перервало снарядом пополам. И вот его голову выбросило разрывом от снаряда прямо в башню.

— На вас?

Сергеев. Да, на нас... Это механик-водитель. Помощник его ранен был. Я ранен был, не понял. Видим, что танк начал дымить, — выскочили мы. Когда разобрались, уже пламя пошло, дым пошел, уже все ясно. Собрались трое, нет одного... Саша сгорел, от него осталось немного, немного осталось. Его захоронили.

— Там же его похоронили?

Сергеев. Там же, там же захоронили. Этот бой все-таки выиграли наши. Потому что подбросили сил еще: подошел механизированный корпус, наши танки подошли еще.

— А ваш танк сгорел?

Сергеев. Да, и наш. Сгорело много танков.

 

Симонов К. Солдатские мемуары: документальные сценарии. М.: Искусство, 1985.