‹…› Внимание одного из самых выдающихся мастеров советской кинематографии, Всеволода Пудовкина, привлекла написанная мною зимой сорок третьего года пьеса «Русские люди». Он сам написал по ней сценарий и поставил по этому сценарию фильм «Русские люди», который потом, когда он вышел на экраны, назывался «Во имя Родины».
В этом фильме играли многие превосходные, дорогие моему сердцу актеры. Но, может быть, самой интересной, на мой взгляд, актерской работой в этом фильме была работа самого Пудовкина, игравшего в нем роль немецкого генерала. В данном случае Пудовкин только взял за основу сюжетную линию моей пьесы и создал в сценарии и фильме новый образ генерала фашистского вермахта — человека жестокого, сильного и опасно крупного по своим масштабам.
В то время мы иногда в своих произведениях окарикатуривали или примитивизировали образы врагов. Пудовкин пошел по другому пути: он показал крупного и сильного врага, подчеркнув всю меру связанной с ним опасности.
Пудовкин давно ушел от нас, о нем написано много книг и воспоминаний. Но, может быть, сейчас, спустя много лет, особенно интересно посмотреть, как этот замечательный режиссер выступил тогда, двадцать пять лет назад, в качестве актера, создавшего образ одного из тех наших врагов, с которыми мы именно тогда, в те дни, не на жизнь, а на смерть сражались на всем огромном фронте — от Черного до Баренцева моря.
После фильма «Русские люди» мы работали с Пудовкиным над сценарием фильма о сражении под Москвой.
По замыслу Пудовкина, этот фильм, поставленный как художественный, в то же время в значительной мере должен был опираться на фактический, документальный материал.
Сценарий «Смоленская дорога» был нами написан, но фильм по нему тогда, в разгар войны, так и остался непоставленным.
Фильм поставлен не был, однако тема эта — тема сражения под Москвой — на многие годы запала мне в душу. И я был очень рад, когда через двадцать с лишним лет после первой попытки работы над этой темой, попытки, связанной для меня с именем Пудовкина, я нашел товарищей для новой попытки решить эту тему в лице моего фронтового друга, такого же военного корреспондента, как и я, — Евгения Воробьева и бывшего фронтовика, лейтенанта — режиссера Василия Ордынского.
После почти двух лет работы мы сделали фильм о защитниках Москвы, назвав его первой строчкой моего написанного в разгар войны стихотворения «Убей его»: «Если дорог тебе твой дом...».
Все мы, работавшие над этим фильмом, сошлись на мысли о том, что надо попробовать рассказать о Московской битве, собрав все те документальные кино- и фотоматериалы, которые нам удастся собрать — наши и немецкие — и дополнив эти материалы нынешними рассказами участников Московской битвы о тех трагически-героических событиях, которые хотя и отдалены от нас более чем четвертью века, но продолжают жить в душе и в памяти людей. Нам хотелось восстановить историю этих поистине великих событий такой, как она была в действительности; хотелось показать, насколько велика была мера опасности, нависшей над Москвой, и какая стойкость, решимость, выдержка потребовались от людей, которые не только не пустили в Москву немцев, бывших уже на пороге ее — всего в двадцати семи километрах от Красной площади,— но и потом повернули их вспять, сделали так, что эта Московская битва, по совершенно справедливому свидетельству историков, стала началом перелома во всем ходе второй мировой войны. ‹…›
В моей жизни писателя сложилось так, что почти все написанное мною написано о войне. И сейчас, когда я мысленно вспоминаю все те работы, в которых мне пришлось участвовать в кино, то, пожалуй, тоже все они так или иначе связаны с войной.
К тому времени, когда мы с Ордынским и Воробьевым начинали работать над документально-публицистическим фильмом «Если дорог тебе твой дом...», Александр Столпер поставил в кино большой двухсерийный художественный фильм по моему роману «Живые и мертвые».
Мы с ним очень волновались, когда начинали работу над этим фильмом Роман большой — толстая книга, много страниц. Как перенести его действие на экран? Как сделать так, чтобы, не растягивая фильм до бесконечности, все-таки попробовать рассказать в нем все то самое главное о людях и о войне, то, ради чего писался роман? ‹…›
У нас много, иногда даже слишком много, говорят и пишут о прототипах произведений. Иногда даже непременно, во что бы то ни стало, ищут за каждым героем той или иной книги прототипа, живого человека.
Конечно, всякий сколько-нибудь серьезно относящийся к своему делу художник не берет жизнь с потолка и не высасывает ее из пальца. Он пишет или рассказывает с экрана о том, что знает, что видел, что пережил. То есть в его памяти, конечно, встают живые люди: они стоят за всяким произведением искусства. Но сказать, что за каждым действующим лицом стоит тот или другой человек, с именем и фамилией, нельзя. Бывает по-разному.
В частности, в «Живых и мертвых» у Синцова нет прямого прототипа. Я видел много таких людей, как он: рядовых советских интеллигентов — учителей, районных работников, журналистов, людей самых разных профессий, надевших во время войны шинели и, пройдя через многие испытания, ставших на войне политработниками и командирами. Синцов для меня —воспоминание не об одном каком-то человеке, а об очень многих именно таких людях.
А вот с Серпилиным другое дело. Когда я писал этот образ в романе, и потом, когда актер Папанов создавал этот образ на экране, у меня перед глазами стоял тот человек, которого я действительно встретил в июле сорок первого года в Могилеве, — командир 388-го стрелкового полка полковник Семен Федорович Кутепов, высокий, сильный, немного нескладный с виду, суровый, добрый и непреклонный человек, решивший вместе со своим полком драться в Могилеве до последней капли крови.
Для меня встреча с ним была одним из самых сильных воспоминаний начала войны. Именно там, в полку Кутепова, сжегшем за один день 39 немецких танков, не отступив ни на шаг, я со всей силой впервые почувствовал, что нет — мы не поддадимся немцам!
Встреча с Кутеповым была для меня огромным нравственным уроком, и я старался дать почувствовать это читателям романа. А потом уже вместе со Столпером и с Папановым стали стараться дать почувствовать это зрителям с экрана.
После «Живых и мертвых» я написал роман «Солдатами не рождаются».
Александр Столпер взялся за осуществление на экране фильма по этой книге, которая была еще в полтора раза толще «Живых и мертвых» и превратить которую в сценарий, по-моему, было в три раза труднее.
После битвы под Москвой — Сталинградская битва.
В романе «Солдатами не рождаются» я написал конец сталинградских событий — окружение и разгром армии Паулюса.
Может быть, надо было начать этот роман раньше, с тех героических оградительных боев, которые вели в Сталинграде 62-я армия генерала Чуйкова и 64-я — генерала Шумилова, потому что без героизма защитников Сталинграда не было бы и нашей последующей победы под Сталинградом.
Я это хорошо понимал и, наверно, начал бы свой роман с этого. Но в моей писательской жизни вышло так, что о первой половине Сталинградской битвы, о том, как мы обороняли Сталинград, я написал книгу еще давно, по горячим следам, в разгар войны, и я, как писатель, не мог второй раз возвращаться к тому, что один раз описал в своей повести «Дни и ночи».
Не мог, очевидно, к этому возвращаться в фильме и Александр Столпер, который тоже давно, когда еще не отгремела война, в сорок четвертом году снял по этой повести фильм «Дни и ночи».
Может быть, нашим телезрителям, многих из которых, когда снимался этот фильм — «Дни и ночи» — не было еще на свете, интересно будет увидеть несколько кадров из него — просто как документ того времени.
Дело в том, что фильм этот снимался в самом Сталинграде. Не в том Сталинграде, который выстроен сейчас заново — огромный, светлый, празднично выглядящий город, — а в том Сталинграде, каким он выглядел в сорок четвертом году. Фильм снимался в Сталинграде, который только еще начинал восстанавливаться среди развалин. И те кадры, которые вы видите на экране, не результат работы художников-кинематографистов. Это подлинные развалины Сталинграда, так, как они выглядели в сорок четвертом году, когда снимался фильм «Дни и ночи».
Сейчас, когда мы стали снимать фильм «Солдатами не рождаются», нам, конечно, пришлось строить все заново — от блиндажей и землянок до заводских дворов, развалин сталинградских улиц и площадей.
Ноябрь 1967 г.
Симонов К. «Четверть века... связан с работой в кино» // Советский экран. 1980. № 12.