Я помню, он был у нас в доме в самом начале пятидесятых. Я только что вернулся домой из школы и застыл на пороге от горя. Кто-то из гостей катался по нашему коридору на моем велосипеде, вышибая спицы. А все вокруг говорили, как это прелестно. И где-то рядом ходил Константин Михайлович, до которого мне не было никакого дела.

Много лет спустя, когда я стал режиссером, он мне здорово помог. У меня были неприятности с первой картиной, я сидел без работы, и вдруг — звонок от Симонова с предложением приехать на разговор. «Мне нужен молодой и упрямый режиссер, с которым я мог бы работать», — сказал он мне, и уже через короткое время я оказался в ворохе материала.

Замыслов было много. Журнальные гранки повести «Двадцать дней без войны», на всякий случай переданные мне Симоновым, определили наш выбор.

Симонов был человеком всяким, неожиданным, удивительным. В работе никогда не дипломатничал, не лукавил, но я имел право спорить с ним на равных. Замечательное свойство Константина Михайловича: он никогда не давил силой своего авторитета. Что бы мы на картине ни делали — ко всему относился как к работе. Серьезно, терпеливо. В начале и конце фильма мы решили записать голос «от автора». Его голос — Константина Михайловича. Мы сделали 26 дублей! Долго не могли добиться того, что нужно было. Симонов, конечно, роптал, но терпеливо, как артист, выслушивал мои замечания и записывал новый дубль. Я думал, он взорвется! Восемь часов записывали текст в несколько фраз.

Когда Константин Михайлович смотрел готовый фильм, на некоторых эпизодах он растрогался, а на одном (митинг на заводе), как нам показалось, даже заплакал. Фильм Симонову понравился. Он сказал, что после «Живых и мертвых» это лучшая его картина. Позднее даже похвалил его в «Литературной газете». Но по частностям предложил такие поправки, что мне стало страшно. ‹…›

Например, Константину Михайловичу не понравилась девочка, которая в финале картины бежит за поездом. «Выброси,— говорит,— кто эта девочка? Почему она бежит?» И предложил заменить ее одним из героев картины. Но ведь это чисто писательское требование! Герой, которого предлагал взять в финал Симонов, был в сценарии недостаточно задействован, но возьми его в финал — и мы бы проиграли эмоционально! Дело же не в том, кто эта девочка, а какие ощущения с нею приходят в фильм!.. Интересно, что в одной из последующих военных повестей Константина Михайловича в воспоминаниях о Ташкенте главный герой вспоминает точно такую девочку, бегущую за поездом... ‹…›

Тут я напомнил Константину Михайловичу, что когда-то он искал не только молодого, но и упрямого режиссера. Мне пришлось показывать картину разным людям и, если она им нравилась, просил их, чтобы они об этом написали Симонову, не упуская и те частности, по которым шел наш спор. Константин Михайлович все мои уловки разгадал и остался неколебимым. Только Георгию Александровичу Товстоногову удалось переубедить его.

С Симоновым работать очень хотелось. Мы задумали новую картину. О судьбе бывшего танкиста, потерявшего на поле боя восемь экипажей. Но, к сожалению, работа не состоялась. Константин Михайлович почувствовал себя плохо, а без его участия делать эту картину не имело никакого смысла. Меня поразило, что уже неизлечимо больной Симонов пошел к моему руководству и сказал: «Германа я подвел. Ему нужно работать...».

Герман А. Другая реальность // Литературное обозрение. 1985. № 8.