В переводе с условного языка на русский ФЭКC означает — «фабрика эксцентрики». Сейчас, когда Г. М. Козинцов и Л. З. Трауберг сделали 4–5 кинематографических лент, упоминание об эксцентризме кажется странным. Как будто ни в «Шинели», ни тем более в «СВД» нет ничего от лозунга «спасение театра в штанах эксцентрика», выброшенного Козинцовым и Траубергом в 1921, кажется, году. «Шинель» — полублагопристойная, а «СВД» — и совсем основательная лента. Они, как будто, сделаны добротными приемами мотивированного кинематографа, они культурны, и в них нет ни клетчатых штанов, ни рыжих париков, хотя бы обеспеченных пленкой. ФЭКС как будто не существует. Эксцентрика — ошибка молодости, сейчас ставшая традицией и закрепившаяся в виде нагрудного значка.

Однако, это неверно. Кинематографическая работа Козинцева и Трауберга строится не на отказе, а на углублении эксцентрического лозунга. Лозунг и крикливая декларация стали системой и хорошо оборудованным методом работы. Тут сказались материалы и время. Вместо того, чтобы рыть яму театру, ФЭКСы стали рыть фундамент для кинематографа. Процессы — схожие; разница — в результате. ‹…›

Эксцентрика предопределила материал работы ФЭКС’а. Он был невесом, неощутим, выдуман. Документальность, адресованность кинематографического факта — как будто несовместимы с эксцентрическим произволом. Однако через эксцентрику делается искусство. «СВД», только вчера самостоятельная картина, оказавшаяся сегодня эскизом к «Новому Вавилону», — хороша свободой обращения с материалом. Исторический факт не реставрируется в «СВД», а заново строится. Он не берется на веру, а входит в систему оценки. Поэтому «СВД» — картина, которая пользуется историческим эпизодом (восстанием Черниговского полка) как трамплином для построения эпохи. Это — результат работы на эксцентрике, это — свобода.

Эпоха восстания декабристов трактуется в плане романтических традиций. ФЭКС’ы требуют возможности кинематографа на различной стилистике. Но кольца дыма, оттесняющие эпизод в кабачке, офицер, умирающий при попытке снять очки, совпадают с приемами «Чортова колеса», с его несоответствием атмосферы действию, в этой атмосфере происходящему.

Вся картина — ряд как будто небольших и незначительных отступлений от канонов романтической мелодрамы. Эти отступления делают ее своеобразной. Цитатные куски «Мигели», бархатных полумасок, романтических плащей, в сочетании с модернизованным обликом революционного офицера, со снижением романтического злодея, дают неожиданный эффект. Романтика оказывается скомпрометированной. Романтическая фа­була подразумевается. Она оказывается сзади. Центры тяжести вещи перемешены, реальный исторический материал, отобранный и сжатый, выступает вперед. Фабула оказывается связкой. «СВД» — картина о крахе декабристского движения, а не любовная мелодрама.

Блейман М. Куда растут ФЭКСы // Жизнь искусства. 1929. № 12.

Пассивный бытовой и исторический натурализм преобладает в наших фильмах. И когда на экране появляется картина, сделанная в ином кино-стиле, то она, естественно, наряду с восторженными дифирамбами, встречает бурю негодующих упреков. Обыватель, в искусстве привыкший к закостенелым формам и спокойному созерцанию, в свое время бойкотировал «Потемкина», пока его не «признала заграница», презрительно отвертывался от работ Кулешева, и теперь, когда встретился с проявлениями нового стиля в «С. В. Д.», — берет картину под довольно странный критический обстрел. Картине инкриминируется отсутствие документального и всестороннего исторического исследования о деятельности декабристов на юге.

«С. В. Д.» — романтическая мелодрама, сделанная приемами экспрессионизма. Фон, на котором разыгрывается мелодрама — неудавшееся восстание Черниговского полка. Но авторы фильмы не перегружают ее историческим натурализмом, не расходуют художественные средства картины на ненужные детали: они дают общую правильную сценку совершившихся событий и в небольших набросках проявляют больше агитационного такта, чем некоторые фильмы в целом. В немногих сценах показаны причины неудачи первых зачинателей революции в России: желание дворянского офицерства набежать «насилия и кровопролития», разрыв с солдатской массой и пренебрежение ею. Сделано это с максимальной художественной выразительностью, без подчеркивания, и поэтому воспринимается. как единое целое, не отделенное от всего происходящего в картине.

В кино сейчас преобладает импрессионизм, которому на смену идет экспрессионистическая манера построения кино-фильмы. Прекрасное определение этим двум кино-стилям дает Бэла Бэлаш: «Импрессионизм дает всегда часть вместо целого, а остальное предоставляет фантазии зрителя. Показывается один уголок вместо целого пейзажа, один жест — вместо целой сцены, один момент — вместо всей фабулы. Но эти выдвинутые части представляются натуралистически. Изображения их не стилизуются... Экспрессионизм не оперирует с деталями, снятыми первым планом. Он дает всю картину и лишь выразительно стилизует ее, не представляя фантазии зрителя влагать в изображения желательные ему настроения». В таком плане «С. В. Д.» — экспрессионистичен. Вот ночной кабачок на окраине, с причудливыми Гоффмановскими физиономиями игроков, изломанные тени танцующих, угар и чад внутри, снаружи — метель и снег, мертвое поле, засыпанные снегом трупы, над полем дым и тучи.

Что еще чрезвычайно радует в картине, это — кинематографически безукоризненно точная актерская игра. Соболевский, Герасимов, Костричкин — постоянные сотрудники ФЭКС’ов — работают с изумительной четкостью и видимой простотой. Хохлов и Магарилл — не менее интересны в общем превосходно сыгравшемся актерском коллективе «С.В.Д». Работа Козинцева и Трауберга заслуживает большего внимания, чем ей проявлено на деле, — достаточно сказать, что по установившемуся обычаю в Совкино вырезана немалая часть ленты и тем нарушен интересный музыкально построенный ритм монтажа, этой одной из лучших фильм последнего времени.

Мазинг Б. Союз Великого Дела // Рабочий и театр. 1927. № 36.

Из всех лент, сделанных ФЭКС’ами, SVD наиболее кинематографична. Она построена на ряде формальных приемов, характерных для утверждаемого ФЭКС’ами на кино эксцентрического метода.

Сценарий SVD построен на материале восстания Черниговского полка, руководимого Южным Обществом декабристов. Социальная установка била на выявление причин разгрома заговорщиков.

Экономические корни движения декабристов — буржуазного по своему характеру — вынесены за скобки сценария. Лента проходит мимо этой стороны вопроса. Она показывает только провал восстания, как результат оторванности руководителей общества от солдатской массы. Это основное. Попутно характеризуется ориентация заговорщиков исключительно на офицерскую среду и наивные мечты декабристов произвести революцию без пролития крови.

Конструкция сценария идет от американской мелодрамы, где лента рассекается на два неравных мотива: «подготовка к катастрофе — катастрофа».

В сценарии «SVD» этот принцип сечения удвоен. Двукратная его реализация идет по линии: подготовка восстания — восстание и подготовка побега — побег. По-видимому неожиданно для постановщиков кульминационный пункт ленты переместился с необходимой финальной катастрофы (побег) на катастрофу предварительную (восстание). С остро впечатляющих сцен на поле сражения начинается медленный спуск.

Осложнение непредвиденное, но оно становится ясным, если учесть фактуру сценария. Историческое событие было взято не как предмет инсценировки, а как фон. Установка была не на достоверность, а на типичность. Но взятое даже сбоку подавление восстания выперло, потому что оказалось более насыщенным драматическим материалом, чем основная, но, в конечном счете, побочная — мелодраматическая коллизия.

Режиссеры Григорий Козинцов и Леонид Трауберг оформили сценарий Ю. Оксмана и Ю. Тынянова — блестяще.

Вся лента построена на эксцентрическом монтажном комбинировании отдельных смысловых кусков. В «SVD» продолжены и закреплены методы построения «Октябрины», «Чортова колеса», «Шинели» и «Братишки».

В «SVD» ФЭКС’ы работают на типичнейшем своем приеме построении эпизода, в окружении определенных атмосферических условий. Сцены в игорном ломе сделаны на кольцах табачного дыма; восстание — на мятели; расстрел — на пороховом дыму; завязка — на ветру и т. д. Эта атмосфера сцен играет роль эмоционально-воздействующего момента, но отнюдь не фона, на котором развертывается действие. Эмоциональное расцвечивание кусков идет через дым, через мятель, через ветер и т. д.

На девять десятых своего кадрового материала «SVD» сделана в условных, экспрессионистических тонах. Так же подчинены этому стилевому знаку ранее уже виденные нами работы ФЭКС’ов. В химерические, бредовые тона окрашены такие сцены, как подымающиеся на зов барабана раненые на поле сражения, как играющие в карты или танцующие в игорном доме, как собирающиеся среди ночи в роты толпы солдат и т. д. Отдельные тематические куски, подчиненные усвоенному ФЭКС’ами стилю, совпадают своей смысловой конструкцией с их ранними работами. Любопытна для сравнения сцена в «SVD», когда вокруг раненого Суханова вертится хоровод посетителей игорного дома, и сцена в «Шинели», когда унижаемый Акакий Акакиевич стоит в кругу дико пляшущих завсегдатаев номеров «иностранца Ивана Федорова».

Нужно признать, что работою над «SVD» Андрей Москвин входит в первую тройку советских операторов-художников. Тиссэ, Москвин и Левицкий — это передовой таран нашего операторского искусства. То, как сняты каток, восстание, игорный дом и другие сцены «SVD», подлежит разбору не в короткой журнальной заметке, а в специальном исследовании.

Безукоризненна работа трех героев «SVD» — Петра Соболевского, Сергея Герасимова и Софии Магарилл. У ФЭКС’ов есть собственный метод построения актерской игры. И крепкие этим методом актеры создают четкие, порой потрясающие образы героев этой исторической мелодрамы.

Недоброво В. СВД // Жизнь искусства. 1927. № 36.