Фильм «Дни затмения» — очередное послание изумлённому человечеству. Там какой-то то ли писатель, то ли доктор попадает в Среднюю Азию, где проходит ряд вполне умозрительных испытаний: Страх, Ненависть, Смерть, Одиночество, Дружба, Ребёнок и т. п. — всё, разумеется, с больших букв — плюс Азия как метафора чуждого мира. По ходу этого своеобразного воспитательного романа герой — молодой человек с лицом и фигурой любера — ведёт беседы о судьбе крымских татар и демонстрирует свой могучий обнажённый торс. В конце концов под музыку Шумана сливается с Космосом.
Нельзя сказать, чтобы это до крайности надуманное зрелище было совсем безнадёжным. Новая картина выгодно отличается от предыдущей хотя бы тем, что здесь Сокуров говорит о том, что знает и любит, а это всегда настраивает в пользу автора. Герои «Скорбного бесчувствия» — московско-ленинградская культурная элита — были знакомы Сокурову, пожалуй, ещё меньше, чем обитатели «Дома» Шоу, с помощью которого камуфлировалась тема. В «Днях затмения» нет ни элиты, ни стилизации под модерн, за что автору от души большое человеческое спасибо. Зато есть раскалённая Средняя Азия, есть томительное ощущение жары и зноя, и пыли, есть даже нечто большее: тончайшие переходы из материального мира во внематериальный, до предела, до тошноты доведённая физическая реальность, которая уже граничит с ирреальностью. Наконец, есть две-три замечательные панорамы. Особенно хороша первая — необыкновенно стремительная, динамичная, вызывающая в памяти начало «Андрея Рублёва». В общем, могла бы получиться отличная картина о смутных сексуальных переживаниях любера, если бы всё происходящее так старательно не приподнималось на котурны.
Во время пресс-конференции, устроенной ему рижским «Арсеналом», Сокуров сказал: «Мне кажется, что мои усилия в кино, это... некая миссия. Я должен помочь пережить какие-то очень тяжёлые обстоятельства жизни, если хотите, помочь человеку подготовиться к концу, к смерти...» Впору растеряться. Впору спросить Сокурова, понимает ли он, что говорит. Ведь это миссия священника, а не художника. Это он должен помочь «подготовиться к концу, к смерти». Это он шлёт духовное послание (человеку, впрочем, а не всему человечеству).
Александр Сокуров многое перенял у Тарковского. Но чего он счастливо избежал — это трагической тяжести сомнений. Какие сомнения — полная уверенность в своей миссии быть миру Мессией, слать и слать послания человечеству. На этом пути проходит неизбежный процесс: те или иные стилистические приёмы Тарковского пар[о]дируются как в кривом зеркале, авторский кинематограф превращается в жанровый.
На сегодняшний день можно уже говорить, что сложился новый жанр — «послание человечеству», обладающий всеми признаками жанра, как детектив, как комедия, как триллер. Неотъемлемым признаком этого жанра является обилие необязательных и плохо переваренных культурных отсылок, так что с тоской вспоминаешь полковника Скалозуба, который ещё в начале прошлого века советовал: «Собрать все книги бы да сжечь». Второй признак — метафорический ряд и из фильма в фильм кочующий Ребёнок с большой буквы, столь же неизбежный как убийца в детективе. Наконец, непременная интонация взыскующей духовности — своего рода саспенс «Послания человечеству».
Сокуровские послания плохо достигают цели. На той же пресс-конференции он жаловался, что от картины «Дни затмения» «успели отказаться почти все фестивали, которым она предлагалась. Её не приняли ни на Каннский кинофестиваль, ни на Венецианский, ни на фестиваль в Сент-Себастьяне. По всей видимости, результат нашего труда как-то не вписывается в традиции этих кинематографических мероприятий». Стоит ли скопом обвинять такие разные «кинематографические мероприятия»? Не лучше ли задуматься над тем, почему они оказались на удивление единодушны?
Тимофеевский А. Послание человечеству // Советский экран. 1988. № 23.