Какой же метод утверждал я в первых своих работах с киноактерами? Конечно, театральный... Растянуть до предела воспроизведение актерских переживаний — в этом состояла моя основная режиссерская задача. Где же были у меня примеры? Только в театре. Одна знаменитая горевская пауза могла послужить источником и опорой для всех моих рассуждений, для всех теоретических и практических работ с актерами на репетициях и перед аппаратом.

Техника горевской паузы в пьесе «Порыв» определяла все возможности продолжительной немой игры, передающей мельчайшие оттенки душевных переживаний.

‹…›

Учителем я называю Горева потому, что влияние его таланта сказалось не только на моих актерских работах, но и распространилось на режиссерскую деятельность в кинематографии.

‹…›

Самым трудным в моих занятиях с актерами было отыскивание способа накопления устойчивых эмоциональных состояний, которые необходимо было воспроизводить в оправдываемых и реальных затяжных ритмах — до слова «по-горевски».

Не хватало наполнения, темперамента.

Все «резонировали» в движениях, а не горели... Немое киноискусство требовало заменяющей слово работы другого, наиболее выразительного органа — глаз.

Я ждал от актера «взрывных» — экстатических моментов, наиболее сильных по выражению, но до слова и даже до начала движений, — значит, я требовал прочного тормозного состояния, рождающего «взрывы», и редко добивался этого.

Приходилось дирижировать у аппарата движениями и переживаниями актеров. Я строил обыкновенно «взрывные», наиболее сильные места, на первом плане, где отчетливо видно лицо — глаза.

— Глаза! — вскрикивал я или шептал в зависимости от экспрессивности сцены. Этот окрик означал остановку, тормоз и перенос всего внутреннего состояния в глазной аппарат. Пусть он скажет так же отчетливо выражением, как голосовой — словом. Ведь речи нет, а надпись расхолаживает, снимает зрительное напряжение, переводит его в другое качество, уничтожает всю предыдущую зарядку.

Как ни выгодны были хозяину надписи, но я старался пользоваться ими как можно меньше, и на репетициях и на съемках требовал не речевой импровизации, а точной передачи текста по сценарию.

‹…›... я кричал «Глаза!..» Преображенская давала экстатические мгновения, а Максимов загадочно улыбался.

Гардин В. Воспоминания: В 2 т. Т. 1. М.: Госкиноиздат, 1949.