‹…› Следующий по времени объект, по которому наносится массированный удар, можно обозначить как «киноутопия». В конечном счете, весь экранный мир советского кинематографа к началу 30-х годов окончательно оформляется как мир будущего, как «облик грядущего». Этот мир есть образ конечной цели, к которой неуклонно движется общество. Любой фильм — идеальная модель, наглядно демонстрирующая пути преодоления наличной реальности, ее проблем и пр. Но в данном случае речь идет об утопии именно как об одном из жанров в общей системе советского кино. Общим же знаменателем для фильмов подобного рода стал «Строгий юноша» (1936) А. Роома по сценарию Ю. Олеши — фильм, к выпуску запрещенный категорически.

По-видимому, одной из главнейших причин оказалась здесь откровенная условность образа будущего, между тем как для официального сознания именно это «светлое будущее» абсолютно безусловно, в отличие от настоящего, которое именно по этой причине не заслуживает внимания: его проблемы принадлежат прошлому и потому, естественно, остаются вне поля зрения советского кинематографа. Будущее не может быть предметом обсуждения, то бишь объектом интерпретации. Оно едино для всех. Позднее, к концу 30-х годов, в советском кино окончательно оформятся канонические образцы этого «будущего для всех», уже реально существующего в настоящем. ‹…›

Марголит Е. Будем считать, что такого фильма никогда не было // Искусство кино. 1995. № 7.