«Строгого юношу» снял Юрий Екельчик. Состояние напряженного поиска и мастерство, которым он уже свободно владел в этом своем третьем самостоятельном фильме, нашло выражение в пластике экрана.
Екельчик виртуозно владел светом, и этот его дар как нельзя лучше соответствовал ослепительной, напоенной солнцем прозе Олеши, которая, по собственному утверждению писателя, была «всегда на кончике луча». Так в первых солнечных кадрах бесшумно движутся по ослепительно белым, широким ступеням лестницы лиственные тени; так и в последних — не спеша идут Маша и Гриша по Одессе, по ее набережным, мостам, виадукам, под круглыми бледными лунами зажженных фонарей, уходят в затемнение сумерек.
Упорно трудясь над установкой света, Екельчик буквально в поте лица овладевал тайнами светописи. И здесь он не жалел ни себя, ни режиссера, ни актеров. Однажды искал эффект солнечного блика на обнаженном плече актрисы. Ольга Жизнева, а это была она, как подобает настоящей профессиональной киноактрисе, терпеливо стояла под лучами софита, и вдруг режиссер заметил тонкий дымок. Кадр был завершен необходимым световым пятном — ценой ожога.
Малыми контрастными тонами и светотенями Екельчик добивался редкого эффекта — «белое на белом» проступало своеобразным барельефом в сценах, овеянных дыханием античности, — «Стадион», «Операция».
В эпизоде «Операция» Олеша изощренно словом пишет белое как цветовую доминанту пограничного состояния между жизнью и смертью, как цвет страдания и выстраданной победы жизни. Ю. Екельчик пишет белое светом, контрастом черного на белом. Темноволосая головка, черноглазое, чернобровое лицо больной — странная степная красота. Член ЦК ВЛКСМ Ольга — одна из двух небольших, но выразительных ролей актрисы Ирины Володко. ‹…›
Одну локальную тему фильма оператор мог решать графически, в резком столкновении световых и теневых плоскостей, белых и черных масс. Высокий Гриша, вдруг ставший маленьким у подножия тяжелой решетки дачи Степановых; сквозь ее кованое кружево смотрит он на идущую Машу; железные лепестки и травы точно врезаются в белизну его лица, это хорошо видно на крупном плане.
Другая тема воплощалась в иной живописной операторской традиции — импрессионистической. Задымленная глубина кадра, упругие колебания тюлевых завес струили особый перламутровый зыбкий свет, и в нем возникала фантасмагоричность сна героя. Камера в этом эпизоде бродила как сомнамбула — то натыкалась на большие бутафорские цветы, по логике сновидения выросшие на голых ветвях дерева, то тонула в призрачном столбе лунного света.
А в эпизоде «Театр», решенном как огромная динамическая панорама, с применением операторского лифта, камера стремительно двигалась по коридорам и переходам оперного театра, за кулисами, подчиняясь широкому спортивному шагу Дискобола. Она взбиралась вместе с ним по лестнице и смотрела на все сжимающийся круг сцены, пока она не становилась вся с блюдечко.
Портреты молодых героев были просты, прекрасны этой простотой, скульптурной чистотой линий. Напротив, крупные планы Цитронова отягощались светотеневыми контрастами, писались психологически подробно.
Многообразие операторских приемов и живописных стилей, реализованных в них, не было эклектичным, пестрым, объединенное сложной динамикой взгляда на мир, на людей, на вещи, разнообразием интонаций пластического повествования.
Аскетически рациональный интерьер Гришиной комнаты — клеенка на столе, ступенечками сбегающие со стены к подоконнику полки с книгами, окна с узкими переплетами, без занавесей, впускающие в комнату потоки света и воздуха, — снят суховато, графично, четко.
Интерьер Машиной комнаты в загородном доме Степанова (снимали на одной из богатейших дач под Одессой, бывшей даче Ашкенази), окна завешены подвижными тюлями, обилие антикварной мебели, хрусталя, цветов, атлас небрежно брошенных деталей дамского туалета. Все это отражает и поглощает мягкий свет. Камера не спеша, зачарованно бродит по этой выставке антиквариата, заглядывается на мраморную деву и вдруг переводит взгляд на висящую на стене фотографию Маши, как бы объединяя эти два образца женской красоты. Два стиля жизни, два варианта красоты, уюта, быта.
Гращенкова И. Абрам Роом. М.: Искусство, 1977.