Ольге Жизневой — Маше, пожалуй, впервые в ее артистической практике довелось сыграть здесь роль психологически сложную. Для нее не годились ни амплуа соблазнительницы, ни навыки, приобретенные в фильмах, где актрисе доводилось играть «простых женщин». В самом деле уже в экспозиции характера было заложено нечто новое — интеллектуальность героини. Она была помощницей своего мужа в его теоретических изысканиях, помощницей, быть может, и не активной, но необходимой, ибо общение с ней, ее поддержка, придавали профессору уверенность в нужности, правильности затеянного большого труда. Да и сама Маша, ощущая полезность своей помощи, находила в этом жизненную опору. Муж был для нее авторитетом во всем, и потому она старалась соответствовать его представлениям о том, какой должна быть жена крупного ученого, его стилю поведения.
Этот стиль составляли благородная сдержанность и доброжелательство. Актриса, следуя такому пониманию характера Маши, избегала открытого проявления эмоций, раскованного жеста, горячности даже тогда, когда такая горячность была бы весьма уместна. Реакция ее героини на все эскапады Цитронова, на его грубую развязность в обращении с Гришей Фокиным была реакцией человека, которому правила воспитания диктуют быть выше людей невежливых, распущенных, как бы не замечать конфликтности ситуаций.
Но диалектика характера Маши заключалась в том, что, чем строже была узда воспитания и принятого за правило стиля общения, тем с большей внутренней страстностью переживала она события, затрагивающие ее душу и сердце. Таким событием стала сильная увлеченность «строгим юношей» Гришей Фокиным, увлеченность, выросшая из простого желания развлечься, рассеяться, переменить на время среду и обстановку. И здесь Ольга Жизнева сумела показать, не изменяя избранной манере поведения, как высвобождались из-под пресса условностей чувства ее героини. В этом смысле особенно характерен один из последних эпизодов картины, когда Маша и Фокин гуляют по предрассветным улицам, и она, преодолевая себя и радуясь этому преодолению, просит Гришу побыть с ней еще, посидеть на скамейке, и — совсем невозможное для нее раньше — поцеловать ее. Актриса проводит эту сцену так, что нам понятны и волнение Маши, и противоречивость чувств, ею владеющих, и — казалось бы, глубоко затаенное — ее нежность. Да, здесь она впервые нежна, но и печальна, потому что любовь так и не состоялась: уже принято решение возвратиться домой, и этот единственный поцелуй — поцелуй прощания.
Долинский М. Ольга Жизнева // Актеры советского кино. Вып. 7. М.: Искусство, 1971.