«Строгий юноша» — пьеса для кинематографа Юрия Олеши — это своеобразное превращение «Зависти», полемика нового Олеши с Олешей прежним. Написанная для глаза как литературная схема будущей картины новая вещь писателя производит замечательный и полноценный литературный эффект: в ней литература как бы разъята, разгружена от упаковки, от прослоек описаний, от соединительных тканей мотивировок и характеристик, и осталась одна субстанция мысли, одни орудия движения образов — чистая мускулатура как на препарированной модели в атласе человеческого тела. И если условность персонажей подчеркнута этой манерой, идущей от кинематографического задания (за исключением реалистического образа Цитронова), то ситуации и идейный рисунок вещи выиграли в четкости.
«Строгий юноша» во многих отношениях — «Зависть» наоборот. ‹…›
В «Строгом юноше» нет на первый взгляд неравенства классов, и на авансцену выдвинуто неравенство культур, неравенство талантов. Социализм, уничтожая классы, оставляет единственную привилегию — привилегию таланта, гениальности. «Подчеркиватель неравенства» — циник, садист и паразит Цитронов, новое превращение Николая Кавалерова и Фомы Опискина, говорит, торжествуя, комсомольцу Грише Фокину: «Вы сами сказали, что таких, как доктор Степанов, мало, а таких, как вы, много... Оказывается, и в социализме есть много и есть мало».
Так создана ситуация, которая должна разжечь зависть юного Гриша Фокина, безвестного студента комсомольца, каких много, к доктору Степанову, человеку, каких мало, гению, воскрешающему людей, блестящему обладателю высокого общественного положения, загородной дачи и очаровательной молодой жены, в которую Фокин влюблен. Последнее обстоятельство, т. е. влюбленность Фокина в Машу, жену доктора Степанова, соответствует мечтам Николая Кавалерова о Вале, подруге Володи Макарова. Все обстоятельства подогнаны в пьесе так, что зависть неминуема.
И все-таки зависти не получается. Что же получается? — Дискобол возмущенно говорит Грише Фокину о Цитронове:
«Подчеркиватель неравенства — ты слышал? Это значит, неверие... полное неверие в нас... в молодых... в наши силы. умы... в культуру. Ты понял? Гриша, как он смеет? Мы тоже будем великими».
Соревнование — вот чувство, в которое превращается зависть и, показывая ее новое превращение, Олеша как бы говорит: — Там, где обломок старого мира, Николай Кавалеров, завидовал, Гриша Фокин — строгий юноша нового мира, равняется на лучших и как хозяин бережет их. Там, где зависть не спит, бессильно мучается, соревнование напряженно работает, стремится и достигает победы.
Ход мировой истории воплощен теперь в Грише Фокине и ему, находящемуся по ситуациям пьесы в невыгодном положении, сочувствует читатель. Чувства и ход мировой истории не разъединены, как раньше, а соединены в образе «строгого юноши». Кто же завистник? — Цитронов. Он подчеркивает неравенство, потому что завидует. Завидует Фокину за то, что он молод и за то, что его любит Маша. Цитронов хочет его унизить. Болезненно завидует своему великому другу, доктору Степанову и униженно льстит ему. Тайно и бессильно влюблен в Машу и доносом на Машу хочет выслужиться перед Степановым и прикрыть похотливую зависть евнуха-соглядатая.
Цитронов — его зависть. Чувство, в ореоле которого, как в ореоле пассивного героизма, был представлен раньше Николай Кавалеров. Это чувство, в котором выражена реакция умирающих классов на свое поражение, отвратительно, как старческая похоть, и теперь оно посрамлено в образе Цитронова. Степанов кидает в Цитронова бутылкой и изгоняет его из пределов дачи, из пределов нового мира этот трясущийся, гниющий пережиток капитализма. Это решение окончательное— таков смысл поступка, — никакое живое чувство не может принять от Цитронова ни протеста, ни апелляции.
В чем же исполнение желаний? Неужели в теории: «Хочется сесть на ступеньки — садись, хочется встать — встань». Нет, конечно. Оно в строгости, в работе, в мужестве. Эта комически очаровательная теория «исполнения желаний». Которая так расцвечивает ход пьесы, подчеркивает выдержку, мужество нового человека. Гриша Фокин, будущий инженер, строитель нового мира, не томится, не погрязает в обидах на весь свет и в жалости к себе. Он упорно работает, он на практике проводят свой новый моральный комплекс. Через работу над собой ждет его исполнение желаний — он своего добьется.
Такова концепция новой вещи Олеши, и мы видим, как далека она от того, что было в его первом романе.
Но это еще не вся концепция. Если присмотреться к «Строгому юноше», то станет ясной упрощенная искусственность его идейного рисунка, в котором биологическое неравенство, неравенство талантов выступает как безысходная трагедия людей развернутого социалистического общества.
В этом смысле вещь особенно уязвима со стороны образа доктора Степанова. Что мы знаем о докторе Степанове? Прежде всего, что он человек, каких мало, и за это его уважает правительство. В пьесе доказано «избранничество» доктора Степанова: он спасает от смерти, «воскрешает» тяжело больную Ольгу, любимого товарища, члена ЦК комсомола. Это может сделать не всякий, это под силу только человеку, каких мало. Казалось бы, неравенство в cмысле осознания меньшей ценности своей личности, в смысле признания над собой чьего-то превосходства и связанного с этим чувства унижения незнакомо Степанову. Но автор заходит в тыл своего героя и все-таки поражает его унижением неравенства. «Что ж, это вполне естественно, что ей нравится этот юноша», — замечает доктор Степанов по поводу отношений Маши и Гриши Фокина. А Цитронов, выступая в своей роли подчеркивателя унижения, хочет перекрыть одно неравенство другим: «Только он беден», — говорит Цитронов.
Степанов бурно реагирует, хватает бутылку, Цитронов спасается бегством. Однако, своим поступком Степанов не только ничего не опровергает, напротив, он утверждает безвыходность положения. Унижение неравенства тяготеет над человеком, как рок.
Блестящий избранник, Степанов, низведен со своего пьедестала и повержен в прах низменным чувством ревности. Но тем острее ощущается его исключительность, его величие, потому что гениям надлежит быть обманутыми и одинокими.
И вот доктор Степанов, этот одинокий гений, признает равным себе безвестного студента комсомольца Гришу Фокина. Как это могло случиться? Доктор Степанов узнал о комплексе душевных качеств, составленном Гришей Фокиным, и вот он приходит к нему на квартиру я говорит, что Гриша Фокин доказал — «таких, как он, мало».
Решающим для доктора Степанова и для той идеологии избранничества, которую он проводит, является не социальная направленность таланта, а талант, как таковой, его редкость.
И Дискобол, в присутствии которого Степанов выдает Грише патент на редкость, шокирован не этим патентом, а опасением, как бы доктор Степанов не уронил себя, своей редкости.
«Зачем вы так говорите?.. Он поклоняется вам».
Отношения талантов и поклонников — вот отношения между людьми, с необходимостью вытекающие из формулы: «таких, как он, много, таких, как я, мало». И если эта абстрактная игра кажется вполне естественной Степанову, то и Дискоболу-комсомольцу она также кажется естественной. Автор же, по всей видимости, считает свою совесть спокойной, потому что он уравновесил обе стороны, находившиеся раньше в конфликте: гению старой культуры он нашел дополнение в лице комсомольского гения. И никому из действующих лиц, как и самому автору, не приходит в голову, что проблема лучшего человека, гения, должна по-разному выглядеть у доктора Степанова и у комсомольца Гриши. ‹…›
Все это только логические выводы из концепции «Строгого юноши», в которой проблема соревнования взята абстрактно, вне социального содержания, и торжество новой культуры доказывается наличием в ней неравенства, возглавляемого замкнутым кругом гениев.
Лучший человек, гений, трактован в «Строгом юноше» как избранник, он все дает людям и ничем не обязан им. Доктор Степанов дает жизнь Ольге. Гриша Фокин физкультурникам дает новый комсомольский завет. По правилу этого завета, лучший — тот, кто изобретает машины, но здесь ничего не сказано том, что ни одно изобретение нельзя приписать отдельному человеку. По смыслу этого завета лучший — тот, кто побеждает природу, и таких людей мало, но отсюда никак не вытекает тот факт, как из «много» возникает «мало», и как «мало» переходит в «много» (победа летчиков, спасших экспедицию Шмидта, — с этой точки зрения, — непостижимый рекорд избранников). Этот завет превращает массу людей в данников гения и требует от них уплаты дани в виде восхищения перед высокими умами, но здесь ничего не оказано о том коллективе, который возносит высокие умы на их высоту и вправе считать их своими должниками, чтобы в еще большей степени гордиться ими, как своим собственным выражением. ‹…›
Перцов В. Заговор высоких умов // Литературная газета. 1934. 28 сентября.