Замечания Б. Крусман[1] по сценарию Ю. К. Олеши «Строгий юноша»
[не позднее 22 августа 1934 г.], г. Москва
Основной порок вещи Олеши заключается в том, что идейный и образный комплекс ее не является результатом изучения и обобщения реальной действительности.
Как идея, так и образная ткань вещи выступает здесь как предельное остранение объективной действительности, как результат явно произвольного конструирования из себя новой, ничего общего с объективной реальностью не имеющей символической действительности. Отсюда— крайне бедный в художественно-познавательном отношении эффект вещи.
Проблема равенства и неравенства, поданная здесь через конфликт между комсомольцем и старым специалистом, ставится автором тоже крайне абстрактно, аисторично. В своем решении этой проблемы автор, в конечном счете, утверждает незыблемость не только моральной, но и экономической формы неравенства, возводя в абсолют, в нечто вечное, по существу, сугубо мещанскую идейку о праве «избранных» на роскошную жизнь, на власть и всеобщее поклонение.
Олеша мобилизовал все имеющиеся в его распоряжении художественные средства для того, чтобы поднять свою вещь на принципиальную высоту, но, несмотря на безусловную талантливость и оригинальность образной трактовки, последняя все же не в состоянии была спасти сценарий от идейной бедности. Так как идея, оторванная от объективной действительности, неизбежно и в плане образного познания, и в плане художественной типизации будет явно порочной, явно бесплодной.
Таким образом, в результате постановки проблемы равенства и неравенства вне конкретной исторической действительности автор неизбежно должен был в решении этой проблемы повторить зады буржуазной философии: так, он повторяет, только в ином варианте, противопоставление «избранных» и массы, гения и толпы и т. д. и т. п.
Гениальный специалист, доктор Степанов, противопоставляется в сценарии как сильная и неповторимая в своей оригинальности личность, по существу, явно безликому, хотя и в голубых тонах поданному, комсомолу. «Он один — вас много... Ты богат, он беден», — вот философия вещи, вложенная в уста второго «я» Степанова — его ближайшего друга Цитронова.
Этот вывод получается несмотря на то, что Олеша (если подходить с чисто внешней стороны) с самого начала дает далеко не идеальный образ доктора Степанова, наделяя его целым рядом отрицательных черт (он стар, любит роскошь и льстивое угодничество своего друга и т. д. и т. п.), а комсомольцев, наоборот, сразу же подает как образы весьма идеальные (если исключить девушку), как [во] внешней, так и в моральной обрисовке их.
В конечном же счете, мы имеем здесь карикатуру, пасквиль, как на нашу интеллигенцию, так и на нашу молодежь.
Ни моральный комплекс ГТО, ни античный пафос в обрисовке молодых героев не спасает их от крайней безыдейности, болезненности, пассивности.
И даже те черты абстрактной идеальности, которые автор пытается все же вложить в образы своих комсомольцев, он сам же на протяжении всей вещи не прямо, но косвенно, исподтишка разоблачает, высмеивает, сводит на нет. Делает он это весьма тонко, с внутренней иронией, внутренним скептицизмом, который идет, конечно, от полного неверия автора к им же самим созданному нереальному идеалу.
Здесь долго, конечно, раскрывать всю тонкую механику весьма запутанной, зашифрованной композиции данного произведения, ибо композиция и образы этой вещи, в основном, как уже говорилось выше, не реальны, а глубоко символичны. Не только д-р Степанов, но и Гриша Фокин имеют своих двойников (в нем и Дискобол, и девушка с ницшеанской моралью).
Снимая свой аисторический, абстрактно поданный моральный комплекс через дискредитацию этой идеи в образах своих героев (так, например, при первом столкновении с практикой, с реальностью правда Дискобола терпит явное поражение (сцена на стадионе), то же мы видим и в поведении Фокина, испугавшегося встречи с доктором и говорящего из шкафа о гордости комсомольца, и, наконец, вывод мы имеем в солнечном зайчике, ослепившем доктора Степанова. Зайчик это символ лживости, в нем утверждается необходимость закрывать глаза на некоторые неприятные стороны действительности и т.д. и т.п.) и не выдвигая взамен его ничего конкретного, положительного, автор, в конечном счете, снимает вообще вопрос о необходимости какого бы то ни было кодекса морали.
Вся вещь Олеши насквозь проникнута философией отрицания: объективной истины нет, все относительно, все условно, нет ничего абсолютного, все подвергается сомнению, критике.
И поэтому, вместо того чтобы дать действительное раскрытие живого процесса, создания, кристаллизации новых форм социалистической морали нашего молодою поколения, — мы имеем, наоборот, утверждение анархо-индивидуалистической, беспринципной морали, т. е. явную проповедь аморальности. Эта проповедь тем более опасна и вредна, т. к. она подается завуалированно, зашифрована социалистической фразеологией, высокими разговорами о будущем социалистическом обществе.
Мы не сомневаемся в искренности автора, в его желании дать нашу вещь, но объективно она получилась явно не нашей, явно реакционной, и именно в силу того, что автор был не слишком субъективен, слишком отошел от реальной действительности.
Поэтому, как в отдельных характеристиках героев, так и в общей сюжетной композиции, мы имеем здесь дело не с реальным событием, не с реальным образом, а почти сплошь с зашифрованным символом и весьма абстрактной, бессюжетной, по существу, композицией вещи в целом.
Объективный мир остранен и подменен внутренним миром автора.
Произведение Олеши является, по существу, своеобразным внутренним монологом автора, его внутренней дискуссией с самим собой, объективированной в образах.
Следствием такой трактовки является то, что мы имеем, может быть, и помимо желания автора, вещь явно реакционную.
ЦГАОО Украины. Ф. 1. Оп. 20. Ед. хр. 6872. Л. 79-81.
Цит. по: «Режиссер Роом встал на позиции воинствующего формализма и эстетства, которые являются враждебными советскому искусству». Документы из украинских архивов и периодическая печать об истории создания кинофильма «Строгий юноша» / Предисловие, публикация и перевод Р. Росляка // Киноведческие записки. 2014. № 108/109.
Примечания
- ^ Крусман Б. В. — в апреле 1935 г. — инспектор художественно-производственного отдела ГУКФ. Автор публикаций: Крусман Б. О «Златых горах» // Пролетарское кино. 1932. № 1; Чапаев // Советское кино. 1935. № 12. В РГАЛИ хранятся три тома рукописи научно-исследовательской работы: Крусман Б. В. «Формализм и проблема специфики кино», датированные 1932-1933 гг. Не исключено, что речь идет о Крусман Беатриче Владимировне, авторе книги «Художественные музеи СССР» (М., 1967).