Полтора года я работал в сценарной студии... ‹…› И увидел поразительную вещь —все поправки, за исключением небольшого числа, зависят от того, что литераторы не знают этого производства. Нет сомнения, кинодраматургия — производство чрезвычайно трудное и нередко идет вразрез с привычным производством писателя. И почти все беды происходили и происходят оттого, что литераторы не овладели этой профессией.

Разговоры о том, что можно писать не по правилам — неверные разговоры. Конечно, писать можно не по правилам и, нет сомнения, могут при этом быть находки. Однако, если человек пишет не по правилам, то он должен знать правила, только тогда работа будет профессиональной‚ а иначе из дилетантизма человек не уйдет. Драматургия — это есть особое изобретение человеческого ума. И нужно знать те законы, которые существуют в драматургии. ‹…›

Для того чтобы написать рассказ, надо знать законы, правила композиции.

А рассказ проще, чем драматургическое произведение.

Но и рассказ есть особое изобретение человеческого ума. Нельзя любое происшествие в жизни спроектировать на бумагу. Из этого ничего не получается. У нас забывают, что любое произведение искусства, независимо от жанра, быть прежде всего произведением искусства. А произведение искусства имеет свои законы.

Есть такая формулировка у Аристотеля — что такое рассказ. «Если человек идет по улице, — говорит Аристотель, — и на него упала статуя, — это еще не рассказ. А вот если человек идет по улице, и на него упала статуя, и эта статуя изображает человека, который преследовал пострадавшего, — это рассказ». Вот разница между тем, что часто у нас в литературе делается, и тем, что должно быть. У нас нередко пишут рассказы по первой аристотелевской формуле — на человека упала статуя. Мы подряд видим такие рассказы и такие сценарии. Они непригодны. Они — не произведения искусства.

Я работал в Сценарной студии, и с ясностью убедился, что многие беды происходят от непонимания этого сложнейшего производства. Многие беды и обиды писателей напрасны. Я убедился, что работа в студии идет правильно. Но значит ли это, что все обстоит благополучно? Пожалуй, нет. ‹…›

Однажды мне дали сценарий для переработки. Сценарий был интересный, по-видимому, писал его опытный автор, однако сценарий был неполноценный и написан весьма дилетантски. Этот сценарий не был художественным произведением. И вот меня попросили переделать его в короткое время. Это была одна из первых моих работ. Я делал ее с увлечением, и сделал ее хорошо. Я сделал ее так, что вполне мог бы подписать эту вещь своей фамилией. Я получил комплименты от художественного руководства, в приказе по студии была вынесена благодарность за быструю, хорошую работу.

Я думал, что если мой первый шаг так удачен, то мое будущее будет безоблачно. Ничего подобного! Когда сценарий был одобрен, начались мытарства. Сценарий дали опытному режиссеру. И он стал делать режиссерский сценарий. И сделал его. Казалось, все было благополучно. Неожиданно сценарий взяли и передали другому режиссеру. Другой режиссер начисто переделал мой сценарий. И, любезно улыбаясь, сказал мне: «Переделал ваш сценарий так, что от него ничего не осталось». И сказал мне об этом с цинизмом человека, который не видит ничего дурного в такой операции. Я не стал смотреть этот сценарий. И не пошел смотреть поставленный фильм. Сценарий был не мой. Однако, не скрою, некоторое чувство досады я испытал. Оно происходило скорей от удивления, чем от обиды.

Вот в литературе такого огорчения быть не может. И не должно быть его и в кино.

Зощенко М. Писатель в кино // Литература и искусство. 1943. 24 июля.