Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
«Волга-Волга» и ее время
Майя Туровская о фильме и его авторах

В истории советского кинематографа музыкальной комедии Григория Александрова «Волга-Волга» во всех случаях обеспечено почетное место. В ортодоксальной истории советского кино — как одной из лучших кинокомедий, удостоенной Сталинской премии I степени. В пересмотренной истории — как одного из самых веских доказательств «оглупления» народа, иллюстрацией циничного сталинского лозунга «Жить стало лучше, жить стало веселее». ‹…›

В «деле» «Волги-Волги» есть два безусловно отягчающих обстоятельства. Во-первых, личный, по-видимому, заказ Сталина, о котором Г. Александров со свойственным ему простодушием сообщил корреспонденту «Вечерней Москвы»: «Вслед за нашими фильмами „Веселые ребята“ и „Цирк“ перед нами была поставлена задача: создать комический фильм без лирических и мелодраматических отступлений»[1]. Если учесть, что работа началась в 1936 году, фильм вышел на экраны в 1938-м, а Сталинскую премию он получил в 1941-м, то смысл сталинского заказа станет очевидным.

Во-вторых, это была любимая лента вождя, которую он смотрел энное число раз и даже послал в подарок Рузвельту.

Между тем ‹…› «Волга-Волга» — одна из самых бурлескных и даже абсурдистских лент советского кинематографа.

Еще более абсурдно выглядит история ее создания. Я называю свое исследование гипотезой, потому что восстанавливаю эту историю по отрывочным и косвенным данным: слишком многого в ней недостает.

Обычно сегодняшняя «презумпция виновности» исходит из того, что картина не соответствует правде жизни: «в то время, как... — художники говорили совсем другое». ‹…› Понятие жанра в этом случае в расчет не принимается вообще. Я не считаю, что жанр фильма нужно ограничивать понятием сатиры, хотя в «Волге-Волге» присутствует официально заданный, официально признанный, действительно классический сатирический персонаж — бюрократ Бывалов, исполненный И. Ильинским. Здесь разговор может идти и о пародии, гротеске, абсурде.

И оказывается, что более абсурдную ситуацию, чем во время работы над этой самой «бездумной» комедией, представить себе нельзя.

Несколько анонсов «Волги-Волги», равно как и документы приемки картины, могут поставить в тупик любого историка искусства. Чешский анонс: сценарий Н. Эрдмана, М. Вольпина, Г. Александрова, оператор В. Петров. Немецкий: режиссура Г. Александрова, камера В. Переславцева. Итальянский: сценарий и режиссура Г. Александрова, оператор Б. Петров. В подлиннике приемки фильма указан автор сценария и режиссер Г. Александров, операторы В. Петров и В. Переславцев; в Аннотированном каталоге (1961) — авторы сценария М. Вольпин, Н. Эрдман, Г. Александров, главный оператор Б. Петров.

Зато в многочисленных отчетах прессы со съемок мы не найдем ни Петрова, ни Переславцева, но прочитаем, что режиссер —
Г. Александров, его сорежиссер и шеф-оператор В. Нильсен (или «орденоносец Нильсен»). И это не в начале съемок, а уже после
«3-месячной экспедиции по Москве-реке, Оке, Волге, Каме и Чусовой». До съемок же — «т. Александров вместе с т. Нильсеном объехал весь Урал». Так что реальное положение дел окончательно запутывается. Но все становится на свои места, если вспомнить, что фильм снимался в годы репрессий, и оптимистическая «Волга-Волга» в этом смысле не представляла исключения.

Из скупых упоминаний можно представить себе примерно следующее.

Г. Александров снимал «Веселых ребят» по сценарию Н. Эрдмана и В. Масса, оператором был В. Нильсен. Н. Эрдман был к этому времени автором знаменитого «Мандата», поставленного на сцене Театра имени Вс. Мейерхольда, и запрещенной уже пьесы «Самоубийца». Готовый спектакль Мейерхольда был снят с репертуара в результате посещения правительственной комиссии во главе с Л. Кагановичем. Заступничество режиссера, как и К. Станиславского (он тоже мечтал поставить «Самоубийцу»), не помогло. А во время съемок «Веселых ребят», когда авторы были в экспедиции, В. Качатов на кремлевском приеме в присутствии Сталина, будучи в подпитии, неосторожно прочитал одну из басен Н. Эрдмана (иногда их приписывают В. Массу). В результате прямо со съемок оба автора были препровождены в Сибирь, в Енисейск, в высылку (дело было еще сравнительно раннее). Получив поражение в правах, Н. Эрдман затем поселился недалеко от Москвы (-100 км), в Калинине, вместе с М. Вольпиным, которого выпустили из лагеря.

По-видимому, Г. Александров тогда и пригласил их для работы над «Волгой-Волгой». Было ли это верностью дружбе? Смелостью? Легкомыслием? Избалованностью? Или точным расчетом? Утверждать что-то с уверенностью трудно, но всем понятно, что у Александрова были заведомо опальные авторы, которые в Москве могли появиться только нелегально.

Зато шеф-оператор и сорежиссер В. Нильсен после успеха «Веселых ребят» был очень уважаемым орденоносцем — перед Всесоюзной конференцией Сталин наградил кинематографистов орденами раньше всех и щедрее всех из деятелей искусств.

Но когда съемки фильма подходили к концу, В. Нильсен был арестован. Случилась заминка, главного оператора назначили не сразу — отсюда разнобой в сведениях.

Однако и на этом дело не кончилось. По свидетельству М. В. Мироновой — замечательной актрисы, роль которой (она играла секретаршу Бывалова) уже в монтаже была сведена к минимуму, дабы не соперничала с Орловой, — во время съемок был арестован и очень уважаемый директор картины Захар Дарецкий.

И даже все эти экстраординарные события на судьбу фильма не повлияли, он был доведен до конца, хотя поначалу отнюдь не признан шедевром. В заключении политредактора (протокол N 538/38 от 11 апреля 1938 года) сказано: «Художественный уровень к/ф невысок. К/ф крайне растянут, в него много введено шаблонных комических ситуаций, совершенно ложно показана сцена на олимпиаде в конце к/ф». И предложено: «Сократить всю 11-ю часть (конец к/ф). Убрать сцены суматохи на олимпиаде; сдергивания капитаном брюк со Стрелки; всю сцену объяснения Стрелки с Алешей под столом; падающий стол; бегающий председ. с призом».

Надо отдать справедливость режиссеру, он не пожертвовал ни брюками, ни сценой под столом. Но кое-чем он поступился.

Так, в воспоминаниях Вениамина Смехова есть такой эпизод, рассказанный ему Николаем Эрдманом.

«— Да, когда фильм был готов и его показали Сталину, еще без титров, то Гриша приехал ко мне, где я сидел, — в Калинин. И он говорит: „Понимаешь, Коля, наш с тобой фильм становится любимой комедией вождя. И ты сам понимаешь, что будет гораздо лучше для тебя, если там не будет твоей фамилии. Понимаешь?“ И я сказал, что понимаю...»[2].

То, что этот эпизод относится именно к «Волге-Волге», ясно из свидетельства Надежды Яковлевны Мандельштам: по совету Бабеля, получив −100, Мандельштамы поехали в Калинин, к Эрдману, который и помог им устроиться.

Так что «презумпция виновности»: «в то время, как народ...» — по отношению к более чем абсурдной и более чем типичной истории съемок веселой комедии не работает.

Какова на самом деле была доля участия Н. Эрдмана в легкомысленной «Волге-Волге»? Действительно ли, как вспоминает К. Минц, «сатирическим пером» автора «Мандата» были написаны сцены Бывалова?[3] И они ли одни? Действительно ли Эрдман относился к кино как к поденщине, где первично изображение, а ведь Эрдман был «человеком слова»? Или справедливо предположение Н. Я. Мандельштам, что «Эрдман обрек себя на безмолвие, лишь бы сохранить жизнь»?[4] И была ли «прощальная басня»:

Однажды ГПУ явилося к Эзопу
И хвать его за жопу.
Смысл сей басни ясен:
Не надо этих басен! — 

последним, что он сказал вслух? И были ли написанные в 1921 году строки:

О, времени бесцветная река,
Влеки меня порывистей иль тише,
Что хочешь, делай, но не обрекай
Меня, преступника, на каторгу бесстишья, —

пророчеством?

Сегодня трудно ответить на эти вопросы. Однако, читая интермедии Эрдмана к чужим пьесам или даже о его маленьких житейских шутках (перед зеркалом, когда в ансамбле НКВД, куда взяли его и Вольпина во время войны, ему выдали шинель: «Знаешь, Миша, мне кажется, за мною пришли»), видишь, что в сущности своей Эрдман никогда не менялся.

Кто-то — кажется, К. Минц — справедливо заметил, что для Эрдмана эстрада, мюзик-холл, кабаре, для которых он писал куплеты и репризы еще до «Мандата», были не менее существенны, чем театр и кино. Просто в русской традиции, как известно, и кабаре, в том числе политическое, и малые эстрадные формы не пользуются таким вниманием и уважением, как это было в Германии или Франции.

В свете всего этого хочу высказать предположение, которое проверить, увы, не могу[5].

Обращаясь сегодня к «Волге-Волге», я — повторяю — нахожу ее одной из самых бурлескных лент советского кино, самопародией жанра, хотя меньше всего хочу заподозрить в этом достаточно благонамеренного, но, может быть, не слишком проницательного Г. Александрова.

Что до Эрдмана, то в его творчестве «Волга-Волга», может быть, дает новую ноту.

Принято считать, что фильм «Волга-Волга», согласно исходной аннотации, «рассказывает о богатстве и расцвете народных талантов в нашей стране. В пределах этой темы он сатирически высмеивает бюрократизм, косность, карьеризм». На самом деле город Мелководск, изображенный в первой половине ленты, — одна из самых удивительных пародий нашего кино. Ведь что на двадцатом году советской власти мы застаем в Мелководске? Поголовный расцвет народных талантов и повсеместный идиотизм существования. Не знаю, сочинил бы современный абсурдист такое захолустье в годы пятилеток? В городе практически не знают, что такое телеграф. Вспомним, веселая Стрелка везет телеграмму о смотре самодеятельности Бывалову. Этот быстрый вид связи упирается в самый медленный вид транспорта — паром, который к тому же застревает посреди реки, и телеграмму приходится передавать «из уст в уста», как в старину: до Мелководска цивилизация не добралась. Известие о телеграмме везет официальному объекту сатиры, Бывалову, на телеге с бочкой водовоз. На знаменитый «удивительный вопрос: почему я водовоз?» приходится ответить: потому что в городе Мелководске нет не только телеграфа, а и водопровода, и даже примитивной колонки. Не менее знаменитая игра И. Ильинского и М. Мироновой обнаруживает и другое недоразумение: единственный в городе телефон, проведенный из кабинета Бывалова в гараж, даже в таком виде не работает и требует, как и телеграф, голосовой связи.

Весь город занят одним: песнями и плясками (если вернуться к жанру басни, вспоминается известнейшая из басен Крылова «Стрекоза и Муравей»: «Ты все пела — это дело, так пойди же попляши»). Ни одно учреждение в городе не занято своим делом: в местном «Нарпите» не кормят, дворник не следит за домом — все население поет и пляшет под руководством неутомимой Стрелки (письма, естественно, второстепенны для нее). Музыкальная контаминация классики и балалайки, блестяще осуществленная И. Дунаевским, в высокой степени пародийна.

Если на минуту вернуться к Эрдману, то по сравнению с его сатирическими пьесами «Мандат» и «Самоубийца», где объектом рассмотрения так или иначе является опоздавший к смене идеологии и строя обыватель, в «Волге-Волге» пародия впервые обращена на то «священное чудовище», каким всегда было то, что принято называть «народом».

Можно предположить, что образ Мелководска навеян вынужденным знакомством автора с малыми городами, куда на двадцатом году советской власти цивилизация и не заглядывала.

Еще более это относится к мелководскому транспорту: кроме упомянутого парома приречный город располагает единственным плавсредством — колесным пароходом прошлого века, да и то не отечественным:

Америка России подарила пароход,
С носа пар, колеса сзади
И ужасно, и ужасно, и ужасно тихий ход.

На этом допотопном, давно уже поставленном на прикол пароходе и отправляются мелководцы-«классики» в Москву на олимпиаду, в то время как их соперники плывут на совсем уж древнем плоту и даже струге[6].

Я уже не говорю о блестящем комедийном типаже лоцмана или кормчего, который стоит у руля «Севрюги» и сажает ее на мель, топнув ногой, проваливается сквозь все палубы парохода. Хорошо, что «великий кормчий» не захотел принять пародию на свой счет: уничтожали и за меньшее.

Что же касается того момента «метаморфозы», когда мелководская Россия внезапно превращается в некий образ индустриальной державы с белыми пароходами, военными кораблями, гидропланом, дирижаблем, эпроном, стаей яхт и прочей социалистической явью, то мифологизм этого мгновенного перехода в другой хронотоп не оставляет сомнений, а такой энтузиазм скорее всего принадлежит самому режиссеру.

Безоблачная праздничность александровского экранного кича, наложенная на структуру, вовсе не безобидную по своему смыслу, не только в свое время сделала картину «проходимой» (хотя к ней пришлось приложить дидактический эпилог), но в диахроническом аспекте увеличила ее пародийность, граничащую с абсурдом. Однако александровская киногения — предмет для особого исследования, я на ней специально не останавливаюсь.

Будь жив Николай Эрдман, можно было обратиться к нему и расспросить его самого — увы, упущенная возможность.

В заключение привожу слова М. В. Мироновой, друга Масса и Эрдмана: «Выслан был Володя Нильсен — оператор картины, и выслан был во время съемок Захар Дарецкий — один из лучших директоров. Люди пропадали. Причем бывало так: вы сидите втроем, вы и ваши хорошие знакомые. Один из них рассказал анекдот. Ваш знакомый рассмеялся, а вы нет. На следующий день знакомого нет. Кто из нас донес? Может быть, где-то подслушивание было. У Менакера всегда портфельчик был в прихожей — зубная щетка и все такое.

Так что из нашей картины постепенно исчезали люди. Доснимал, по-моему, уже Петров.

Александров не был очень смелым человеком, как вы знаете. И если бы он понял — я, между прочим, об этом и тогда думала, — если бы он понял, может быть, даже и не стал бы это снимать: сумасшедшая самодеятельность, которая там была, — это же все пародийно. Потом вот эти теплоходы, корабли...

Роли моей не стало, ее Александров вырезал — это была параллельная Орловой романтическая линия, влюбленность в Тутышкина, так, конечно, было нельзя.

Захар Дарецкий пропал еще в экспедиции. Он был знаменитый директор. Приехал другой.

В том, что сценарий сотворялся пародийно, я не сомневаюсь. Но если бы Григорий Васильевич это понимал, он этого не сделал бы, и мы об этом говорили с Массом, Владимир Захарович потом говорил: „Александров не был настолько смел, чтобы сделать это понимая“. Так он говорил, когда уже вернулся...»

Туровская М. «Волга-Волга» и ее время // Искусство кино. 1998. № 3.

Примечания

  1. ^ «Вечерняя Москва», 1938, 5 апреля.
  2. ^ Цит. по: Эрдман Н. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. М., 1990, с. 407.
  3. ^ Там же, с. 401.
  4. ^ Там же, с. 443.
  5. ^ В РГАЛИ в деле «Волги-Волги» хранятся лишь режиссерские экземпляры, а архив Г. Александрова, находящийся у наследников, недоступен.
  6. ^ Струги на самом деле были построены для фильма «Стенька Разин», но Александров не преминул их использовать.
Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera