Первое впечатление сохранилось на всю жизнь. Блистательный и неожиданный человек. С шиком одет. Он страшно нравился женщинам, причем с первой минуты и, как говорится, навсегда. Он любил существовать в разных жанрах. ‹…›
Жизнь его состоялась, и состоялась именно такой, какой он ее прожил. Порою слышишь в адрес мой и Вл. Масса, что мы сбивали Эрдмана с толку, «заставляя» сотрудничать и вместе писать сценарии. Никогда. Мы знали Эрдману цену, отдавали отчет, сколь велико его дарование. Мы работали прежде всего тогда, когда Николай Робертович приглашал нас писать вместе. «Веселые ребята», написанные им вместе с Вл. Массом, как и «Смелые люди» и «Застава в горах», наша совместная работа — не уступка времени, и не безделица. Это работа, которую мы делали с удовольствием, которая нас увлекала и которую мы выполняли добросовестно. Эрдман все писал с невероятной добросовестностью, с удовольствием — для мюзик-холла и варьете, для «Синей блузы» еще до своих драматических ситуаций с пьесами. Нас увлекал феномен смеха, мы искали формулу комического. «Самоубийцу» Эрдман готовил пять лет. Он великолепно читал свою комедию.
С труппой МХАТа он встретился во время ленинградских гастролей театра. Приблизительно через месяц после премьеры «Бани» мхатовцы собрались в номере гостиницы слушать новую комедию Н. Эрдмана. «Знаете, в этом номере последний раз останавливался Маяковский», — сказал Николай Робертович. Потом прочел название своей комедии: «Самоубийца».
На другой день пришло ошеломляющее известие: «Только что покончил с собой Маяковский».
Однажды мы спросили Эрдмана, не возникают ли у него сложности с прохождением пьесы. Он прочел «Самоубийцу» у сестры Каменева, изъяснявшейся «высоким штилем»: «Мы живем в эпоху...» И так далее. Она поклялась, что эта вещь никогда света не увидит... ‹…›
Всеволод Эмильевич Мейерхольд показал начальству репетицию, пьесу запретили. Внешне Эрдман не скис. Они писали с Массом сценарий «Веселых ребят». А что было потом? Потом нас всех посадили.
Вы знаете эту историю. Качалов прочел на приеме в честь какого-то посла классические монологи, а потом пошутил и прочел басни Масса.
Одновременно с Владимиром Массом был арестован и выслан в Енисейск Николай Эрдман — только что был опубликован в альманахе «Год шестнадцатый» фельетон Масса и Эрдмана «Заседание о смехе». Их арестовали на съемках «Веселых ребят».
Тогда меня вызвал редактор «Крокодила» и сказал: «Лучше бы тебе уехать, помотаться по стране...» Я был готов к тому, что и меня заберут. Ходили вместе со всеми, просили за Эрдмана. Гарин, Степанова ездили к нему в Енисейск через Лену. Очень смешно навестил его Гарин. С трудом добрался, с чемоданом. Посидел с Эрдманом, поговорил, потом встал, будто они в Москве, и пошел. «Куда?» — спрашивает Эрдман. — «Пошел я. Коля, по-моему, я тебе надоел». Но это я уже слышал в пересказе Эрдмана. Меня тоже в 1933-м посадили. ‹…› За антисоветские настроения — так было сформулировано. Я следователя спрашиваю: как так, за настроения? Настроения разве вклеишь в дело? Следователь спокойно эдак сказал: «Болтать много стали. Ильфа‒Петрова не возьмешь, будет скандал. А вас? И скандала не будет, и предупреждение другим». За нормальную работу меня отпустили на год раньше, в 1937-м, когда всех только начали по-настоящему сажать. В Москве запретили жить. Поехал в Калинин. Надо было как-то к жизни возвращаться. Захожу в калининский театр. И первым, кого вижу — Эрдман. Конечно же, с роскошной дамой. Жили мы в Калинине у бабы Гали, там и начали писать сценарии. Первый сценарий — «Старый наездник». Мы решили о том написать, что лучше всего знали, а лучше всего мы знали ипподром, бега. Фильм хвалили, и — запретили. Он вышел только через девятнадцать лет... Потом была картина «Актриса», потом — «Здравствуй. Москва!», потом — «Смелые люди». Мы догадывались, что «Смелых людей» писали по заказу Сталина. Он выразил пожелание, чтобы была снята настоящая ковбойская лента, но при этом чтобы обязательно была Отечественная война. Сама идея комедии нам очень понравилась. Мы с молодости ненавидели «исповедоваться», глубоко ненавидели то писать, что было «в нас самих». Полуправду писать не хотелось, а правду писать было нельзя. Писали про другую жизнь, и это было очень увлекательно... Сочиняли приключенческую картину. Нашим консультантом был Буденный. Мы попали к нему на прием и думали, что он будет против. Попросили редактора говорить все негативное, что только можно сказать, ругать нас, что написали такой несерьезный сценарий. Он ругал. А Буденный все выслушал и ответил неожиданно: «Что же вы думаете, это последняя война? Бороться еще будем, врагов у нас много. Что же молодежь пугать будем?» И много интересного рассказал о лошадях.
А вскоре состоялось обсуждение фильма в редакции газеты «Правда», где нас здорово «прорабатывали». Редактор «Правды» долго кричал на нас. Кто, мол, сделал, да кто смел, да по чьему такому велению, да кто консультант... Было всем не по себе. Я встал и сказал только одно: мы хотели создать настоящую приключенческую картину, нам это не удалось, но, надеюсь, вы поймете, как важен этот жанр, и другие напишут лучше, чем мы...
На студии же нам говорили, что картина замечательная. И всякие лестные слова. Собрались ко мне домой на банкет. Сели за стол. Пришел режиссер и сказал, что картину запретили, она признана халтурой. Так и ушли, не притронувшись ни к чему, остался я да жена за накрытым столом... Приказывают все изменить. Называют известных людей, которые должны эту картину переделывать. Ходили ко всем и просили не вмешиваться в картину. Были у Юткевича, Дунаевского, просили не принимать участия в переделках... В общем, доделали мы картину сами безрадостно, с трудом. Фильм вышел, да еще получил Сталинскую премию...
А третья пьеса Эрдмана? Он писал ее, но закончить не мог или не хотел. Он медлил. Его уговаривали все. Но он в последнее время ограничился только инсценировкой «Героя нашего времени» для Театра на Таганке. Наброски пьесы были замечательны. Пьесу он хотел назвать «Гипнотизер»...
Не стоит делать из Эрдмана мученика — жизнь его состоялась. И все, что он делал, — не было халтурой, не было «безделицей»...
Вольпин М. Другие напишут лучше нас [Интервью М. Игнатьевой] // Советский экран. 1988. № 24.