На исходе двадцатых годов Виктор Шкловский и режиссер Ю. Тарич взялись за экранизацию пушкинской «Капитанской дочки». Литературный первоисточник адаптировал не какой-нибудь невежественный ремесленник, а тонкий исследователь, которому принадлежат открытия в Пушкине, в той же «Капитанской дочке», до сих пор не утратившие своей актуальности. Шкловский прекрасно понимал всю корневую систему русской культуры; ему абсолютно внятны были мотивы «чести смолоду», внесословной благодарности и приязни между людьми; сценарист способен был оценить весь ужас Пушкина перед казнями — сначала безъязыкого башкирца, а потом и четы Мироновых, и все восхищение поэта перед благородством антагонистов — Пугачева и Екатерины Великой.
Все понимал Шкловский.
Но еще лучше понимал он атмосферу своего времени. На экране торжествовал классовый подход. Бесчестный, по Пушкину, Швабрин своим служением Пугачеву («народу»!) должен был приобретать симпатии зрителя. Наоборот, Гринев, оставшийся верным царской присяге, выступал как мерзавец и карьерист. Несчастный Савельич, верный барский человек, показан одним из вождей крестьянской войны. Таким образом, каждый персонаж становился простой функцией от своей социальной роли.
Сценарист здесь убивал в себе человека русской культуры. Пушкинское произведение оскоплялось, превращалось в подобие агитплаката. В стихотворении «Юбилейное» Маяковский, обращаясь через века к Пушкину, так и говорит: «Я бы и агитки вам доверить мог...». Но в реплике поэта, по крайней мере, была игра, ирония. А в фильме никакой игры не чувствовалось — одно только издевательство над классической традицией русской литературы. Естественная человеческая нравственность Пушкина, послужившая всего лишь «исходным материалом», загонялась в прокрустово ложе сиюминутных тезисов о пугачевском «прогрессе» и екатерининской «реакции».
По вопросам, связанным с бытованием культурного наследия на экранах 20-х годов, тонкое наблюдение принадлежит киноведу
Л. И. Беловой. Отметив, что экран с одной стороны вбирал в себя русскую литературную традицию, а с другой — ее разрушал,
Л. И. Белова на материале лекций Л. Кулешова и В. Шкловского в Тифлисе (1926) сделала парадоксальный вывод: «Удивительнее всего, что и сокрушение традиций, и их внедрение порой исходили от одних и тех же лиц».
В том-то и дело: одни — как Кулешов и Шкловский — понимали высоту и прелесть традиционных ценностей и расставались с ними как бы взяв все. А другие шли в новаторы и ниспровергатели не от избытка эстетических и общекультурных навыков, а просто от невежества.
Кинематограф, как дитя малое, баловался на вершинах отечественной истории и культуры.
Листов В. Россия. Революция. Кинематограф. М.: Материк, 1995.