Не увлекайтесь тем, что массы сейчас читают классиков.

Прежде всего, сейчас, если судить по книжным ценам у букинистов, сильно читают Рокамболя, Буссенара, Вербицкую и Шеллера-Михайлова. Таким образом, сейчас читают вещи и классиков.

Определить ценность писателя тиражом — это значит брать вещи на вес. Это не верно даже в металлургии. Ничтожная примесь марганца или вольфрама изменяет свойства сплава.

Возвращаемся к теме.

Литературное произведение делается не для стилистического опыта. Но в процессе работы материал и методы работы изменяют задание. Вещь в процессе последующего ряда восприятий теряет свое заданное направление, становится чистой формой. Но остается неразложимый остаток — первоначальный способ выбора материала. Мы знаем, например, русского крестьянина по Достоевскому и Толстому. В революции он таким (монархическим, в сущности говоря) не оказался. Но Толстой остался.

По Толстому время 12-го года было временем общего исторического одушевления. Между тем мы знаем о бунтах ополченцев, в частности о большом пермском бунте. Знаем о специальной молитве святейшего синода, в которой ополченцев уговаривали сложить оружие.

У Толстого, бунт есть, но он дал юмористический и, как совершенно верно сказал Либединский, без психологии.

У Толстого психологию имеют только симпатичные ему люди. Остальные действуют необъясненно и поэтому выглядят глупо. А Грибоедов начал писать другую вещь о двенадцатом годе, но остановился на либретто. Это — история офицера ополченца. Дело в том, что ополченцы оставались крепостными (солдат переставал быть крепостным).

Либретто Грибоедова кончается самоубийством М. (героя крестьянина).

Толстой писал «Войну и мир», как военную историю. Первая рецензия появилась в «Русском Инвалиде». Спор шел о том, правильно ли изображены генералы. Сейчас Лев Толстой потерял свою направленность, которая, говоря исторически и метаморфически, привела только к созданию художественной формы.

Но с Толстым, Пушкиным, Лермонтовым и Достоевским нужно бороться по линии изменения сведений, которые они сообщают. «Капитанская дочка», «Герой нашего времени» и «Бесы» — все это запас неправильных фактов. Они влезают в голову и остаются и вне формы.

Есть способ борьбы: литературная критика.

Но литературных критиков нет.

Дать написать Машбиц-Вербову предисловие к Александру Блоку — это значит выписать мухе путевку на право управления паровозом.

Английские историки протестуют против искажения американской кинематографией истории Англии.

Кино — великий исказитель.

Каждая эпоха имеет право переделывать предыдущую.

«Рейнеке-Лис», «Фауст», «Король Лир», «Дон-Жуан», «Каменный гость», — все это переделки. Эпоха борется с эпохой, изменяя направленность литературной формы.

Так буддийские монахи переделали все индусские сказки, те сказки, которые мы знаем с детства.

Мы должны в кино, которое обладает огромной силой внушения, создавать вещи, параллельные произведениям классиков. Мы должны заново поставить «Капитанскую дочку» и «Войну и мир».

Вдвинуть в сознание зрителя не ложь, а новый материал.

Кино-картина будет существовать рядом с литературным произведением, пользуясь его материалом и в то же время вытесняя его. Иначе быть не может.

Гражданский мир — удел кладбища.

Шкловский В. Как ставить классиков // Советский экран. 1927. № 33.