‹…› ... есть еще один вопрос, который давно волновал историков: «роль личности», человеческого фактора, авторского своеволия сценариста или режиссера, создающего «артефакты» в фильмах, казалось бы, вполне признанных системой. Это важно потому, что мы всё еще находимся в плену оценок и предрассудков самой сталинской эпохи, умеющей утилизировать всё — даже нечто сомнительное. Это в большой мере относится и к самому «отцу народов», который обладал не только волей к власти, но и сопутствующим инстинктом пропагандиста.
Люди и их поведение под прессом диктатуры — тема, увы, не теряющая для нас актуальности. Вопрос «как он (она) мог...», еще вчера звучавший «насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом» (М. Лермонтов), кажется нынче наивным. Могли и могут, — да еще как! 30-е годы остаются полигоном для испытания человеческой природы, особенно ценным в наше время — в очередной раз «революционное». Тем интереснее взглянуть сквозь призму советских фильмов в возможные латентные смыслы эпохи — в ее личностные флуктуации и знаки, понятные «своим».
Простой пример: картина «Ошибка инженера Кочина» (сценарий
Ю. Олеши, режиссер А. Мачерет, 1939) — экранизация пьесы братьев Тур, построенной по всем канонам пропагандистского шпионского фильма; это легко обнаружить из его структурного сравнения с нацистским фильмом «Verräther» («Предатель»)[1]. Однако в «Ошибке инженера Кочина» есть заметное авторское отступление от пьесы, рождающее странные ассоциации. Картина открывается крупным планом лица пожилого интеллигентного человека; он рассказывает печальную и смешную историю о том, как его оставила жена, эмигрировавшая в Париж. Это единственный раз за весь фильм, когда этот персонаж говорит цветистым и узнаваемым языком Олеши; отъезд камеры — и он уже сидит в кабинете следователя и дает показания под портретом Дзержинского. Такие — интеллигентские — лица почти исчезли к концу 30-х годов с экрана, а если иногда и появлялись (например, Н. Берсенев в «Великом гражданине»), то маркировали «врагов народа». Фильм Мачерета — не исключение, ведь и здесь господин, изъясняющийся на языке Олеши, — матерый шпион. По сюжету фильма другой шпион назначает ему встречу за столиком кафе «Националь» — у окна, на фоне вновь построенной гостиницы «Москва» (кадр станет хрестоматийным). Когда «Националь» еще был популярен у молодежи (в мое время), старожилы показывали любимый столик Олеши, за которым он подолгу сидел; в фильме как раз здесь шпион и назначает свидание. Тот, кто вспомнит об авангардистском прошлом Мачерета, о его работе в «Синей блузе» (в Москве и в Берлине), может усмотреть в этом отождествлении себя и Олеши со шпионами «шутку, свойственную кино». Конечно, это только гипотеза, и очень жаль, что, работая с Мачеретом на «Мосфильме», я не удосужилась ее проверить. Это, как и многое другое, осталось не спрошенным.
Туровская М. Фильмы и люди // Киноведческие записки. 2002. № 57.
Примечания
- ^ См.: Die ungewönlichen Abenteuer des Dr. Mabuse im Lände der Bolschewiki. (Freunde der Deutschen Kinematek). Berlin, 1995, S. 243.