Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Эйзенштейн, Вертов, Пудовкин, Кулешов, Роом. Первая пятерка советских мастеров кино...
У каждого свой метод, свой режиссерский стиль. У Эйзенштейна он — в революционном пафосе массового действа, у Вертова — в точной аргументации фактами, у Пудовкина — в убедительной простоте выразительных средств...
Что же — у Роома? Что специфически свое переносит он из работы в работу?
Думается, что каждый, кто внимательно смотрел «Бухту смерти» и «Предателя», даст одинаково неизбежный ответ:
— Большое мастерство в использовании деталей при общем богатстве культуры кинохудожника.
«Бухта смерти» могла провалиться. Сделаться одной из многочисленных вариаций испорченной темы гражданской войны. Если бы ее не ставил Роом. Вся фабула проходит мимо —
не запоминается.
Но режиссерские детали остались. Они и сейчас помнятся: эти люди, жесты, вещи, поданные в крупном плане, придававшие общему реалистическому тону фильма максимальную заостренность и насыщенность.
А «Предатель»? Разве не на деталях построен там весь фильм? Струйки воды из крана. Деньги фон Дица. Веер в публичном доме. Рука предателя... И к ним — общий тон картины. Уже не только культура, — а изощренность. Не просто кадр, а — утонченный кадр. Какая-то эстетика виртуоза. Своеобразно преломленный уайльдизм...
Черточки стиля? Одна, особенно резкая — порядка гиньоля, извращения. Проще — садизма. Сечение, кровь и пытка в «Бухте». Отвинченная рука и невидимый расстрел в «Предателе». Эта черточка — невыносима. Она не нужна и мочалит нервы.
У Роома есть трагедия. Его, лично его — ему катастрофически не везет со сценарием. Фильмы выходят лишенными идеологии, аморфно и натянуто сработанными композиционно.
Когда смотришь картину Роома — отсутствует впечатление советской работы. Кажется, что — заграничный продукт (комплимент в данном случае — скверный).
И девять десятых вины — в сценарии. Но он неотделим от режиссерской работы. Ответственен за него — Роом.
Предрекать что-нибудь вообще не рекомендуется. Но избегать своих ошибок нужно. В «26» — есть казнь коммунаров. В «Третьей Мещанской» — женщина, которая живет с двумя мужчинами сразу.
Сценарии новых работ дают Роому ответственный и опасный материал. Нужно, чтобы не было гиньоля и сексуальности.
Иначе имя пятого в пятерке поколеблется.
Недоброво В. Роом // Кино (Ленинградское приложение). 1926. № 49. 7 декабря. С. 2.
Цит. по: Киноведческие записки. 2013. № 102/103.