Марш, тревожный и зовущий, возник в темноте, и зал замер в напряженном ожидании. И, словно отделившись от каменной стены, по которой бежали надписи, встал, как из легенды, матрос со штыком у плеча и, обернувшись в зал, как клятву, произнес: «Есть от Балтийского флота».
Остановив дыхание, я смотрел картину и, только очутившись опять на улице, в сутолоке яркого солнечного дня, смог наконец выдохнуть воздух.
Казалось, совсем еще недавно в подвале маленького кинотеатра вылетела из-за бугра, звеня бубенцами, пулеметная тачанка. Разве уже прошло два года? Значит, уже два года стойко отражали мы психические атаки, два пионерских лета подряд умирали, срезанные свинцовой очередью на песке у реки, падали, поднимались из последних сил, чтобы убедиться, достиг ли берега любимый наш командир Василий Иванович Чапаев.
А сейчас в городе расклеены афиши, на которых гордо стоят под направленными на них штыками могучий матрос в разорванной на груди тельняшке, с камнем на шее и прижавшийся к нему юнга.
И значит, снова погибать нам, падать вместе с ними с обрыва в море, но выплыть — обязательно выплыть! — и вернуться, и победить.
Магический кинематограф! Сколько раз потом приходилось слышать эти слова, и всегда они связаны с первыми незаслоненными впечатлениями. Это были не только первые встречи и первое познание кинематографа, одновременно это было то, чем мы жили, то, что составляло нашу жизнь, то, что входило в нас как часть окружающего нас мира.
Бывают произведения искусства, которые проходят через всю жизнь, с которыми встречаешься не раз и каждый раз по-новому. Таков фильм «Мы из Кронштадта».
Мальчишкой я еще не знал, что со временем этот фильм станет классикой. Я еще не знал, что, избрав для себя кинематограф профессией, встречусь с этим фильмом, как с учебным пособием, что перед нами расчленят его на составные части и мы будем, анализируя, учиться на нем. Но, несмотря на то, что мы его, так сказать, безжалостно препарировали, он продолжал восприниматься нами сердцем, продолжал оставаться нашей любовью. Сколько раз, возвращаясь домой в общежитие, мы начинали незаметно для себя насвистывать знаменитый марш или коротали дорогу от электрички до общежития, перебрасываясь диалогами любимых сцен. Даже сейчас, спустя уже столько лет, я могу по памяти проиграть некоторые сцены, я знаю точно, после какой реплики вступает музыка, в каком именно месте звучит звук прибоя.
Но фильм «Мы из Кронштадта» — это такой фильм, повторить который невозможно. Можно говорить о строгой режиссуре Дзигана, о безупречной работе оператора Наумова-Стража, о высокой пластической культуре фильма, отмеченной особой, мужественной эмоциональностью, можно ставить в пример вдохновенный, поразительный сценарий Вишневского. Можно все разобрать по косточкам, но сделать так же нельзя. Как нельзя научиться быть талантливым. Алхимики всю свою жизнь тратили на то, чтобы научиться делать золото, а оно лежало у них под ногами, в земле, но не каждый умел добывать его. «Мы из Кронштадта» — это чистое золото искусства. Это фильм уникальный, штучное изделие. Вспомним тревогу на фортах, черную тучу, пущенную уходящими за горизонт вражескими кораблями. Вспомним атаку моряков с «Интернационалом», стремительный проход по набережной Артема Балашова, обрастающего матросской массой. Вспомним знаменитую сцену боя с выбывающим оркестром, когда последнюю ноту трубача подхватывают залпы с моря, с кораблей. Какой могучей силы образы!
Фильмы у нас делаются долго, очень долго, если соизмерить это с человеческой жизнью, — от полутора до трех лет, включая написание сценария. А подчас живет фильм на экране дней десять, иногда больше, иногда меньше. Это до обидного мало, если учесть, сколько времени, сколько труда и труда скольких людей вложено в его создание. Это, так сказать, оборотная сторона массовости кинематографа — ничего не поделаешь. Но бывают фильмы иной, счастливой судьбы, которым удается избежать этой участи, талантливость, неповторимость которых заставляет сделать исключение. Фильм «Мы из Кронштадта» спустя тридцать лет вторично вышел на экраны. Мне посчастливилось быть на премьере.
Большой столичный кинотеатр был полон. Все было очень торжественно, много цветов, много сказано хороших, добрых слов, в зал вносили знамена, прошедшие славный путь на фронтах Отечественной войны, они салютовали заслуженному ветерану кино. Все шло, как положено торжественному случаю, как на любом другом юбилее, где участники заняты дорогими воспоминаниями. И вдруг среди находящихся на сцене я увидел маленького седого старого человека. Что-то очень знакомое. Где я мог его видеть? И в следующую минуту зал встретил его имя долгими аплодисментами. Не может быть! Артем Балашов? Легендарный матрос, герой моей мальчишеской зависти. Я вдруг остро ощутил стремительный ход времени. Прошло тридцать лет. Тридцать лет. Это почти половина жизни кинематографии. Стало грустно и даже страшно. «Вот так, — подумал я, — проходит жизнь».
А в зале тем временем погас свет. Знакомые звуки марша остро полоснули сердце, и зал словно вымер, застыв в напряженной тишине. Пошли титры.
«Кто от Балтийского флота?» — «Есть от Балтийского флота». И как будто все началось сначала. И снова, молодой, красивый, смотрел на меня с экрана Артем Балашов, а снова шли в бой его бессмертные товарищи-моряки вместе с бессмертным «Интернационалом».
И я ощутил, как вместе с радостью встречи меня охватывает иное, удивительное чувство. Как будто не было учебы во ВГИКе, где мы старались постичь тайны кинематографа, не было споров о неореализме, о «новой волне», ничего не было, что было потом. Была радость первой встречи, первого узнавания, первого открытия. Из уважаемого юбиляра фильм вдруг стал товарищем, перворожденным, тем, чем он был по существу. Не устарел, не остался только страницей истории кино, среди многих талантливых сегодняшних картин он не жался скромно в сторонку. Время не наложило на него морщин.
За те тридцать лет, что прошли со дня его выпуска, мы прожили большую и сложную жизнь — много пережили, многое познали, на многое смотрим глубже, по-новому, другими глазами, глазами приобретенного опыта. И наши дети не те, что были мы тридцать лет назад.
Многое мы не принимаем, что принимали прежде, а дети наши часто остаются равнодушными к тому, что волновало нас тогда. Но фильм «Мы из Кронштадта» они принимают безоговорочно и целиком. Это самое первое, самое верное свидетельство того, что в основе его лежит правда — правда жизни, правда искусства. Поэтому он смело протягивает руку сегодняшнему поколению. Это честное и мужественное рукопожатие.
Хуциев М. Вступительная статья // «Мы из Кронштадта». М.: Искусство, 1968.