24 мая 1937 года Москва
Привет, Сергей Михайлович!
...Сегодня два раза возвращался к мыслям о Вас. Отнес Вашу анкету, оставленную у меня, в ССП. Вечером внимательно прочитал две стенограммы дискуссии в ГИКе — по «Бежину лугу». Сделал кое-какие выписки для себя.
Мыслей, впечатлений, ощущений в последний год невероятно много. Как-то заново и заново просматриваешь целые исторические циклы.
...Вспомнил наш разговор о создании полной всемирной истории искусств. Перечитал Вашу программу для реж[иссерского] факультета. По сути дела, это не программа вуза, а соображения и требования по всему объему: это некое «кредо». Для вузовцев, понятно, это трудновато.
Но внутреннее стремление к синтезу, к раскрытию тайн искусства само по себе глубоко органично, целеустремленно. Мне кажется, что Вам надо работать в этом направлении, держа контакт с серьезными работниками. Одному тут сделать большие разработки трудно.
Я думаю, что многое нам нужно изучать прямо сызнова. Я уверен, что надо искать новые решения и ответы, расчленяя различные эпохи и объекты. Мне кажется, что наиболее верные решения лежат в проникновении в область современных, наиболее прогрессивных «супер»логических форм мысли, в область неограниченного дерзания человеческого духа. Сущность времени, революции — в неограниченном дерзании, вызове, в предельном упорстве и убежденности. Отсюда неизбежная сокрушительная борьба, пересмотр старых форм мышления, логики, рефлексов и пр. Уже видны разительнейшие сдвиги. Детям уже трудно объяснять про эксплуатацию, бывшие формы собственности, старое право и пр. Уже есть небывалые формы существования, небывалые формы мысли.
Материалистическое понимание мира со временем сотрет в порошок остаточные, атавистические и пр. формы. Это закон. На путях преодоления старых форм и лежат наши возможности.
Я задумываюсь: откуда у Вас натиск мифологических и пр. форм? Пожалуй, от желания съесть их, переварить. Иронические подтексты кое-где видны: вот Ренессанс в русском деревенском быту, его опрокидывают... Но это преодоление затяжное и крайне мучительное у Вас. Впрочем, я проверяю: я лет семь-восемь писал прозу («Война»), сам искал и преодолевал. Была отдушина, что-то варилось, бродило, были эксперименты, пробы... Правда, прозу свою я почти не печатал. Я инстинктом понял, что этот лабораторный процесс не надо показывать. Дать надо найденное, результаты. У Вас, в силу Вашей профессии, лабораторная работа — это съемки, режиссура, монтаж... Получается сложнее. Поиск по истории всего искусства превращается в программу ГИКа. Хотя ясно, что сами Вы лет в девятнадцать-двадцать по такой программе не учились бы, а шли бы более постепенным путем.
Напор мыслей, требований и впечатлений направлял Вас часто в сторону от главного. Процесс создания нового таится в недрах СССР, России и братских народов. Вот здесь, в анализе истории, в анализе национального и социального типа, и надо искать ответов. Надо раскрывать взаимовлияние Запада — России и Востока. Надо ко всем чертям бросать остатки «скифских» теорий, стихийности и пр. За двадцать лет (а с корнями в истории больше) создано колоссальное государство, новая цивилизация. Рожден свой стиль, который в искусстве передан еще в минимальной степени. Искусство еще «ехало» в нашу Москву из Петербурга, еще до 1930 года (год перелома, штурма) занималось вариациями «своих» тем и пр.
Идущая ломка колоссальна и абсолютно закономерна. Народ, страна требуют своего, нового. Как все это создать — дело людей искусства. Рушатся теории, системы и пр., возведенные с 1922 по 1930 год целой группой различных людей; Мейерхольд, Таиров и др. Эти перемены и крушения частных систем (с их огромными старыми корнями) проходят подчас весьма болезненно, но мы прекрасно знаем, что искусство — право на выражение философии народов! — дело не увеселительное.
Критика молчит, обалдела, растерялась, часто она подслеповата. Но разве мы сами не можем понять хода событий? Надо идти в народ. Я не боюсь произнести эти слова. Именно к массам, к жизни: необозримо огромной, невероятно насыщенной, кипучей. (Это то, что понял Фейхтвангер у нас.) Надо заново изучать русскую историю, литературу, зодчество, живопись, музыку... Надо влезать в архив Октября. Надо год, два сидеть в Институте Ленина и читать, читать и постигать природу партии, ее вождей. Надо идти «шляться» по дорогам страны, на промысла, шахты, стройки...
...В народе бродят новые силы. Конституция даст невиданные подъемы энергии. Сейчас сотни будущих мастеров искусства где-то растут: им лет по двенадцать, лет по восемнадцать-двадцать... У них свои вкусы, своя органика.
Полоса серьезная, брать события надо не лично, а широко. Встряска благодатная. Жаль лишь, что литература и пр. отвечают не сразу, туго... Хотя, я думаю, внутренний поворот уже есть.
Я думаю, что Вы из поколения бойцов. У Вас хватит сил переломить и выбросить все, что Вам мешало внутри. Трудно, но надо. Вы дали ряд поисков, преодолений и пр. в четырех-пяти работах. Это были концентрированные конфликты: тут и полемика, и поиски, и ирония, и открытия... Это было сильно, серьезно, породило целую полосу в кино. Теперь во что бы то ни стало нужна новая полоса: нахождения, утверждения. Внутренне, стилево (и как угодно) картины с противоречиями, оглядками и пр. не отвечают устремленной, властной современности.
По сути, народ требует чистой новой классики. И что нам, говоря грубо, греки, Ренессанс и пр., если в потенции великая революция несет новое!
... Какая-то кипящая ясность должна быть в наших мастерах. Движение определено: надо идти, преодолевая все и вся. Движение несет в себе неизмеримые возможности, они бесконечно выше прежних форм и возможностей. Логика нового мира полнее, насыщеннее, чем ранние человеческие порождения.
Вот некоторые мысли. Вчера писал Вам как-то скупо, задумчиво... Знаю и верю, что Эйзенштейн найдет силы для великолепного броска вперед. С фазой полемики, проб, опытов и экспериментов Вы кончили. Надо переходить к новой работе, бить в цель.
Привет.
Вс. Вишневский
12 июня 1937 года
Привет, Сергей Михайлович!
По-видимому, я еду 22 июня. Будете ли Вы в Москве или нет?
Вчера и сегодня много думал о будущих работах. Ночью прочел целый том Ваших статей, начиная с «Монтажа аттракционов» (1923 г.). Читал внимательнейше... Соединял с чтением свои мысли, представления, биографические данные поколения и пр. и пр.
Интересно сочетаются у Вас различные элементы: и прямейшая зависимость от эпохи, и натиск, и различные философии, и влияние Павлова, и Мейерхольд, и французская литература, и Джойс... Необычайно характерная черта: аналитические стремления. Разъятая, анализ подавляет могучая черта жизни — ее не охватишь, не проанализируешь. Отсюда прелесть непосредственного течения жизни, ее органики. Попытки «остановить», «разъять» трагически безрезультатны...
Вы работаете часто на других скоростях, чем жизнь. Выпадение из ее ритма влечет тяжелые последствия.
...Уже к 1924 году Вам казалось: конец театра. Вывод абсолютно неисторичный.
...В кино: — у Вас смелейшие, отличные развороты. Цикл «Путь к диктатуре» — из него «Стачка». Далее «Броненосец». (Вы как-то заметили, что в своем стиле он исчерпает все. Не думаю. Историко-монументальное искусство лишь разворачивается. Возможны другие, новые решения темы «Потемкина». Они вырастают на расширенной культурно-исторической базе.)
Вы полемизировали с драматургией. Теперь Вы к ней приходите. Да и полемизируя Вы сами стремились быть драматургом и в «Мексике» достигли этого.
Временами Вы подходили к материалу, который мог дать ряд верных решений: «Конармия» и др. Но тут вырастали теории интеллектуального кино, и они давили, умерщвляли живую ткань 1917 года, Октября... Арфы и прочее разъединялись с эмоциями. Исчезала извечная логика человеческих поступков...
Никакие теории без органического проникновения в новую логику, в новую плоть людей — ничего не дадут.
Вы потратили десятка два лет на прочтение тысяч книг и пр. Надо потратить, может быть, столько же на изучение народных масс, их психики, быта, на изучение вождей революции. В решении проблемы: «массы — вожди революции» лежат новые открытия в искусстве. Это так! Старометодные портреты и прочее ничего не дадут. Внешние изображения ничего не дадут. В «Октябре» Вы сделали главную ошибку не в арфах и посуде и прочем, а в том, что не изучили, не раскрыли Ленина.
Найди Вы теперь важнейшие решения в этой области, Вы вышли бы сразу — вторым рывком в жизни — в голову искусства. Но Вы сидели над Гоголем, искали полезные вещи с Луриа... Пробовали от конфликтов, трагедий уйти к комедии. Делали блестящие исследования по «Кабуки», по обертонике и пр. Кстати, помните заповедь о неискушении малых сих? А искусили Вы в кино порядком. Смотрите на эти вещи прямо и трезво. Опять: сличите методы передачи идей, теорий у Ленина. Простота, органичность, абсолютное соответствие с потребностями. Вы же, по нраву, по нутру, темпераменту, считая себя открывателем, — забывали об этих законах связи с массой, со временем.
Историю Вы знаете. Сильнейшие результаты всегда давало крепкое сочетание идей, духа — с воспринимающей массой.
Вы добились максимума при простых (тоже относительно) решениях. Это было и в «Броненосце» и в «Мексике».
... Так что же делать? Как, куда идти в поисках нового кино? Ведь Вы действительно один из авангарда советского кино. Давать советы не берусь. Сам справляюсь, ищу...
Идти вровень с коллективом, в смысле полного контакта — творческого, органического.
И вновь, и вновь я обращаюсь к главнейшей задаче мирового искусства: к раскрытию образов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Надо понять, вскрыть: что заставляет испанца царапать под огнем эти имена на стенах?.. Какие силы бродят в толщах масс? Как накапливается новая воля, сила, новые идеи...
Вы как-то говорили друзьям, что Вы по природе исследователь. Отчасти это так. Принимайтесь за исследование данной проблемы... Даже лично для себя пока. Идите в Институт Маркса, идите в Институт Ленина. Надо засесть и все исследовать от начала... Тип, идеи, образ жизни, язык, метод, стиль... У нас мало сделано в этом отношении. Надо создать мировые книги, фильмы о людях социальной революции.
Отчетливо представляю себе, что вряд ли в этом письме я «поймал» всю истину. Но работа в данном направлении даст верные находки, расшифрует внутренние ходы, сцепления и пр. Я Вам писал о «суперлогике» и пр. Надо раскапывать именно это. Раскапывать идеологию, стратегию, тактику большевизма... Вы некогда говорили об этом, но до глубины, до людей, не дошли.
Вы сказали, что в «Мы, русский народ» я дал то, что Вы отчасти теоретически предчувствовали... Но ведь это пока начала, пробы. Впереди типы, события более мощные, более крупные.
Решения должны быть найдены в соединенном труде кинематографистов. В одиночку работать нельзя. Нельзя иронически бросать коллективу товарищей: «Одолжайтесь». Надо идти локоть к локтю, сцепленно. Мы можем черт знает сколько вещей сделать, если будем работать, искать коллективом. ‹…›
Я не понимаю (в большом плане) и не принимаю Вашего мрака, нервов, тоски. Надо работать упорно, упрямо. Надо именно анализировать Ваш путь и наметить верные ударные точки для движения. Не боясь, надо пересмотреть все от начала до конца. Я прочел многие из Ваших работ. В них несомненный уход в теорию, в формоискания. Это так. А надо идти к познанию людей, их типов, характеров, устремлений, страстей. Не «разъять», — а понять...
... Привет! Если что не по нраву, простите. Но работать — так работать крепко, говоря обо всем. Сделаем фильмище!..
Вишневский Вс. Статьи, дневники, письма. М.: Советский писатель, 1961.