Петроград. Октябрь 1919 года. Холодный сумрак. Океанский западный ветер. У устья Невы, у пристани, в настороженном городе — матрос Антон Карабаш.
В л а с т н ы й г о л о с. Кто от Балтийского флота?
М а т р о с (повернув голову). Есть от Балтийского флота!
Подходит седой человек в штатском:
— В Кронштадт. От ЦК большевиков.
М а т р о с. Есть в Кронштадт!
Омертвелую тишину Невы нарушил гул мотора... Вдаль уходят Зимний дворец, Адмиралтейство, невские мосты. Пар над холодной бурой водой. Безлюдье. Катер идет по каналам притихшего города.
Узкие застывающие каналы. Петровские, павловские, николаевские дворцы и казармы.
Угрюмый и неукротимый город. Товарищ из ЦК молча глядит на город...
Матрос за рулем неразговорчив...
Гранитные стены и своды мостов отражают эхо... Катер проходит сквозь сумрак под мостом. Донеслась песня:
Смело, товарищи, в ногу... —
и затихла в отдалении. Это по мосту прошел неведомый питерский отряд.
Катер вышел по каналам к самому устью Невы. Несколько молчаливых кораблей Балтфлота в черте города. Враг близок. Его ждут.
Катер делает широкий поворот в Морской канал. Могучая панорама заводского, приморского Питера. Город глядит на Балтику, на запад.
Последние строения, корабли — и открывается простор взморья... Ветер сильнее. Набегает ледяная волна.
Матрос повернулся и сказал товарищу из ЦК строго и гордо:
— Балтика!
Балтийское море. Бурные холодные валы. Во мгле остается родной город.
Товарищ из ЦК негромко сказал:
— До свиданья, Питер.
Пустынное море. Воет ветер с запада.
КРОНШТАДТ — БЕССМЕННАЯ ВАХТА КРАСНОГО ПИТЕРА
Кронштадт с моря. Сумеречный остров. Печальный бой склянок.
Кронштадт! Это тысячи кубических метров финского, ладожского и онежского гранита, охваченного старинным, не поддающимся никаким силам природы и времени цементом и мощными свинцовыми внутренними скрепами. Это чугун, орудийные жерла, это стена, ставшая поперек моря.
Пустынная, омертвелая тишина улиц, хранящих размеренный каданс петровских, павловских и николаевских времен. Почти замерзающая вода в каналах, узких и высоких, как ущелья, Арсеналы, старые ворота, колоннады гостиных дворов и голландских лавок. Настороженность и пустота.
Оцепенелый корабль в военной гавани. Безлюдье.
Товарищ из ЦК проходит по берегу. Темные корабли. Иногда, как тяжкий вздох, вырывается где-то пар... Хриплый вой гудка.
По гранитному гребню идет группа матросов.
Медленно развертывается перспектива улиц старинного морского города. На стене под ветром «Известия» и какие-то серые извещения. Группа приостановилась.
Один из матросов читает:
— «Завтра по основной карточке хлеб выдаваться не будет. По детскому купону — одна восьмая фунта». Красота дело!
Моряки двигаются дальше, мимо огромных корявых дубов Петровского парка, застывшего Петра с позеленевшим лицом, неукротимо устремленным в море, мимо маленьких домиков, где закрываются ставни, мимо накрест заколоченных досками трактиров...
Старший роняет:
— Когда-то жили... В пятом году из полиции окрошку делали.
Он мурлычет вспомнившуюся тоскливую песнь про сопки Маньчжурии, про Дальний Восток.
Моряки, коченея от холода, бредут, ожидая каких-то встреч.
На Якорной площади у колоссального собора, на ветру, одетые в рваные пальто, делают ружейные приемы какие-то штатские.
Низкорослый матрос и с ним другие на секунду останавливаются:
— Коммунары? Валяй, валяй...
Группа идет дальше.
У чугунной решетки на бульваре, где сквозь весь остров ходит сквознячок, сидит пара, слившаяся в неистовом поцелуе.
Один из матросов увидел, завистливо крикнул:
— Эх!
Прошли дальше.
Меланхолично играет матрос-гитарист... Навстречу клячонка тянет дроги — на них гроб. На нем фуражка с ленточкой. На ленточке тронутые временем буквы «Стерегущий». За гробом, хватаясь ручонками за край дрог, трое ребят. Глядят моряки... Свистит ветер...
Матросы идут дальше, по острову, по городу, по осеннему Кронштадту тысяча девятьсот девятнадцатого года.
Каменные спуски у старых доков. Вдали женщина и красноармеец. Он оставляет ее ненадолго...
Матросы вышли к спуску. Женщина, впереди женщина! Они застыли. Все тихо. Вот она, женщина! Это для нее споет гитарист.
Женщина, тихая, хрупкая... Она сидит и ждет.
Матросы легкими прыжками поднялись по ступенькам спуска. Первым — гитарист, уверенный и бывалый. За ним — его друг Артем. Он произнес вопросительно:
— Мадмазель?
Женщина встала и ушла. Матросы двинулись преследовать молча и угрюмо. Женщина бежит по бульвару вдоль крепостного канала. Матросы настигают ее. В гавани завыла сирена...
Артем кинулся наперерез женщине. Она метнулась. Кругом пустынно, безлюдно.
Матрос подходит вплотную.
Ж е н щ и н а. Не подходить!
Из-за поворота вышел спутник женщины — красноармеец. Он с ребенком.
Увидя матросов, предостерегающе крикнул им:
— Товарищи!
Матрос и не пошевелился:
— Какая там пехота смеет мешать!
Пехотинец молча подошел и заслонил женщину. Матрос и пехотинец один на один.
Матросы с любопытством ждут расправы. Из-за поворота несколько красноармейцев видят начало стычки.
— В чем дело?
— Что происходит?
— Товарищи! Айда!
Матросы, глядя на пехотинцев, подходят к ним вплотную.
Друг против друга стали две стенки: красноармейцы и матросы. Матросы стоят вызывающе.
Артем посмотрел, на пехотинца, толкнул его плечом и процедил:
— Чего людей задеваете?
П е х о т и н е ц. Это мы задеваем?
Матрос, раздраженный мирно удивленным ответом, схватил пехотинца за ворот шинели и рванул его:
— У, деревня!
Пехотинец оттолкнул матроса. Толчок по-медвежьи сильный. Матрос отлетел на несколько шагов, ударился о фонарь. Зазвенели стекла.
На улице загремела свалка.
Женщина торопливо позвала обход. Свисток. Начальник патруля. Давай на корабль, ну! Люди опомнились.
Встреча отгремела.
Матрос-гитарист Валентин Беспрозванный, уходя, обернулся и процедил:
— Пехоте!
Вслед за ним уходит и Артем. Он тоже обернулся. Лицо искривилось. Он бросил пехотинцу:
— Запишешь за мной, с процентами.
Мальчишка, сын пехотинца, выглянул из-за спины отца и крикнул:
— Иди, иди, раз попало!
Пехотинец наклонился к сыну и остановил его:
— Сынок!
Женщина стоит и ждет.
П е х о т и н е ц (сыну). Сынок, живи, расти... Покуда отвоюю, в детский дом пойдешь, ладно?
С ы н. Ладно, воюй живей!
Набережная. Угрюмый город. Пехотинец уходит. Женщина и мальчик смотрят вслед. Скрипит где-то ветром оторванное железо на крышах домов, воет ветер.
ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ЮДЕНИЧ 11-ГО ОКТЯБРЯ НАЧАЛ НАСТУПЛЕНИЕ НА ПЕТРОГРАД. КОРАБЛИ ИНТЕРВЕНТОВ ВОШЛИ В СОВЕТСКИЕ ВОДЫ.
В серой мгле Балтики крадущийся ход кораблей. Короткие приказания на чужом языке, и у оружия движение людей в дождевом платье и темных капюшонах. Это английские миноносцы идут к берегам Ингерманландии. Силуэты кораблей временами почти исчезают в сером сумраке. Движение кораблей угрожающе. Минутами почти полная тишина. Только шипение разрезаемой воды и голоса, понижающиеся до шопота...
Поднимается орудие. Около него — люди в темных плащах и капюшонах.
Кронштадт во мгле, настороженный.
Уже совсем темно. Ночь.
В гавани, у стенки, застылый линейный корабль. По борту корабля одиноко проходит комиссар... А по скользкой черной сходне возвращаются искатели приключений. У одного гитара подмышкой. Холод, дрожь и нервная зевота.
Вахтенный в огромном тулупе смотрит на пришедших:
— Женились?
Ответа нет. Только низкорослый матрос с остервенением плюет за борт.
Люди проходят по узким железным трапам и коридорам в глубину корабля, в кубрики.
Люди там уже встают.
Чей-то возглас навстречу:
— Скитальцы морей!
Пришедшие молча начинают раздеваться. Они снимают с себя вещи, аккуратно отряхивая, сберегая складки и спрашивая:
— У кого брал?
Хозяева вещей получают обратно свои вещи: кто — клеш, кто — фуражку, кто — ботинки.
Сборная красота военных моряков растворяется, и они стоят в латаной рабочей робе, в опорках.
В кубрик заглянул кто-то и швырнул четверть буханки. Хлеб стукнулся о железный стол.
Матросы подходят к хлебу. Загорелись голодные глаза.
Злые голоса:
— Это что ж? На всех?
— Опять уменьшили?
— Что же это, в конце концов!
Артем отрубил:
— Не брать! Комиссара сюда!
По трапу спустился боцман.
Б о ц м а н. А ну, кто в караул, ходи!
Артем ткнул боцмана в груда буханкой:
— Это что же, на двадцать душ?
Люди зашумели:
— Комиссара давай! Комиссара!
По трапу спускается штатский — комиссар.
Все затихли.
Комиссар и матросы испытующе смотрят друг на друга. Один матрос подошел ближе с лампой и осмотрел комиссара, как вещь.
Комиссар спокойно разглядывает матросов.
Артем цедит вполоборота к комиссару:
— Я спрашиваю некоторых штатских: до нуля дожили?
К о м и с с а р. Товарищи...
Подчеркивая безразличие к комиссару, заиграл гитарист.
Комиссар обернулся и властно приказал:
— Не играть, когда говорит начальник!
Беспрозванный поднял голову, посмотрел и опустил гитару. Все затихло.
Комиссар сел к столу и, обведя всех взглядом, спросил горько:
— Неужели с Октября здесь выветрился революционный дух?
Кто-то удивленно и оскорбительно ответил:
— Что-о?
Матросы спрыгнули с коек, приблизились к комиссару.
Артем — вплотную к комиссару, крикнул:
— О хлебе мы спрашиваем!
Комиссар, повысив тон, оборвал его:
— Нет, я спрашиваю, — голодающим детям отчисляли?
Юнга — паренек с чистым, светлым лицом:
— Отчисляли.
К о м и с с а р. Питерским рабочим отчисляли?
О д и н и з м а т р о с о в. Отчисляли.
К о м и с с а р (гитаристу). Шаляпину за выступление отчисляли?
Гитарист подтверждающе махнул рукой (искусству флот отдавал много).
К о м и с с а р. В чем же дело? Дели!..
Логика комиссара проста и ясна. Бородатый матрос начал делить хлеб веревочкой.
Матросы разбирают тощие ломти, скудный паек.
К о м и с с а р. А ну, кто в караул, быстро!
В кубрике пьют кипяток... Звякнули кружки...
Артем не торопясь надевает бушлат. Ему в караул.
Он скосил глаза на комиссара, упрямо, жестко сказал:
— К сведению некоторых. Хлеба отчислять больше не буду, а в карауле отстоять в пользу советской власти — отстою.
Щелкнул угрюмо затвором и пошел на холод.
Комиссар тоже тронулся по трапу. Донесся разрыв снаряда. Люди притихли.
Старый матрос и юнга прислушиваются.
В гавани взлетел фонтан от разрыва снаряда. Враг!
Воздушный вал поколебал воду.
Флот и крепость вышли из оцепенения.
Пронзительные всхлипы крепостной тревоги. Огромными кольцами расходятся звуковые волны. Гаснут огни... По чугунной мостовой топот пробегающих людей: «Ать-ва-три...»
Люди выходят и, сгибаясь, бегут против ветра. Ветер рвет ленточки на фуражках, полы бушлатов и клешей.
«К орудия-а-ам!» Сквозь водяную пыль взметы ледяного прибоя. Батарея. Ветром надорванный боевой флаг РСФСР. Матросы бросаются к орудиям, повернутым к морю. Во мгле — корабли врага. Простая, привычная процедура — огонь по английским кораблям. «Двадцать одна держава», — «Ладно...» — «Товсь!..» — «Залп!» Бело-сернистая вспышка, заставляющая закрыть глаза. Стихающий после выстрелов шип снарядов. Рев: заговорили форты.
Взметнулись водяные столбы разрывов.
Новый залп с форта.
Наблюдатель крикнул:
— Уходят, ставят завесу!
Разрывы наших снарядов. Смешались вода и дым.
Корабли противника, повернув, уходят за завесу...
Ветер стелет дым.
Залп!
Залп!
За черный зловещий дым, закрывший полнеба, ушли корабли врага. Сигнал отбоя.
ФОРТЫ ОТОГНАЛИ ВРАЖЕСКИЕ КОРАБЛИ. ПОЛК ПЕТРОГРАДСКИХ РАБОЧИХ ВЫСТУПИЛ ИЗ КРЕПОСТИ НА ФРОНТ
Артем возвращается из караула.
Холодно. Издалека неясная песнь. Это идет Петроградский пехотный полк. Старая походная песнь ударила по сердцу:
Горы — вершины,
Вас я вижу вновь!
Карпатские долины —
Кладбище удальцов!..
Кукушка лесовая
Нам годы говорит,
А пуля роковая
Нам годы коротит...
Артем нервно прислушался... Пехота подходит все ближе. Матрос подошел к ней в упор. Пехота идет, тяжело покачиваясь, негибкой крестьянской поступью.
Матрос оглядывает ряды, кого-то ищет. Наконец увидел «того» пехотинца, с которым подрался, и, дерзко схватив его, вырывает из ряда:
— Смываешься, солдат?
Красноармеец на ходу отбросил руку матроса. Полк уходит.
Артем кричит вдогонку, как вызов:
— Я найду, под землей найду!
Артем сделал несколько шагов вслед пехоте:
— Со дна моря достану!
Лицо гневное. Кулак сжат.
Затихает песнь пехоты. Перед полком — дорога дальняя, серое небо и голые сучья деревьев...
Гранитный берег гавани. Сырость, почерневшие брезенты на кораблях, вой балтийского ветра в снастях. Митинг моряков. Стелется дым.
Комиссар говорит речь:
— Товарищи, генерал-лейтенант Юденич идет на Питер... — Повысив голос, комиссар продолжает:
— Фронт прорван. К нам обращается товарищ Ленин: «Наступил решительный момент, — пишет он. — Царские генералы... еще раз с бандами помещичьих сынков пытаются взять красный Питер...
В несколько дней решается судьба Петрограда, а это значит наполовину судьба Советской власти в России...
Бейтесь до последней капли крови, товарищи... победа недалека! победа будет за нами! В. Ульянов (Ленин)».
Товарищи! В Петрограде мобилизуются рабочие, женщины... Кронштадтские моряки...
Внимательно слушают моряки. В толпе Артем и друг его — гитарист.
Комиссара перебивают:
— Понятно... Записывай!
Артем, вынув финский нож, пробует его лезвие; о чем-то подумав, спрашивает или утверждает:
— В пехоту.
Комиссар, оглядев сотни, людей:
— Теперь, товарищи, надо проверить, достоин ли каждый высокой чести с оружием в руках защищать революцию.
Гитарист с усмешкой наклонился к Артему:
— Мне кажется, барон, вам готовится неприятность.
Комиссар начинает проверку людей с себя:
— Вопросы есть?
Артем, озлобившись на «штатских», которые смеют соваться:
— Есть! На флоте вы давно?
Комиссар, секунду выждав, прямо:
— Второй день.
Матросы засмеялись.
Кто-то гогочет, явно сбивая комиссара. Комиссар останавливает смех:
— Если не считать работы по поручению ЦК партии на кораблях Балтфлота с тысяча девятьсот пятого по тысяча девятьсот седьмой.
Стало тихо.
Бородатый матрос крикнул:
— А в партии вы давно?
К о м и с с а р. С тысяча девятьсот первого года.
В толпе послышалось: «Ого! Подходяще... ничего не скажешь...»
Кто-то спросил: привлекались, товарищ?
К о м и с с а р. Да.
Т о т ж е м а т р о с. Что получили?
К о м и с с а р. Смертный приговор.
В упор новый вопрос:
— Почему живы?
К о м и с с а р. Бежал, работал в эмиграции...
Матросы, видя, что человек стоящий, кончают:
— Довольно вопросов!
Артем насмешливо отвернулся.
Бородатый матрос бросил:
— Начинай!
Начинается проверка матросов.
Ч е й-т о б а с. Двигай, кочегарная сила!
Старый рослый матрос — он доставлял комиссара на катере — поднимается на бочку, объявляет:
— Антон Карабаш. Призывался в тысяча девятьсот шестом году. Сослан на каторгу в тысяча девятьсот седьмом.
Г о л о с. За что?
К а р а б а ш (усмехнувшись). За тихое поведение не попадали.
Из рядов раздаются голоса, крепкие, зычные:
— Знаем его!.. Иди, Антоша, объяснись с Юденичем...
— Этот объяснится!
К о м и с с а р (оглядев ряды). Единогласно!
Карабаш пошел в строй. У этого человека есть право на оружие.
Отдельные моряки подходят к добровольцам.
— Тут у меня шинелишка лишняя есть, — и старый человек снимает с себя шинель и остается в полосатой тельняшке, наверху, на ветру, на холоде.
Кто-то отдал сапоги.
Г о л о с. Жертвую уходящим!
Летят бушлаты, как черные птицы.
Вышел гитарист.
— Валентин Беспрозванный. На каторге не был, но, вероятно, попал бы...
Кто-то засмеялся.
Г о л о с. Брось!.. С социальным происхождением как у тебя?
Г и т а р и с т (помедлив, нехотя). Социальное происхождение у меня действительно несколько двойственное: папа — офицер, а мама — его кухарка.
Сказал и ждет.
Д о п ы т ы в а ю щ и й г о л о с. А где отец?
Гитарист посмотрел и бросил жестковато:
— О бывшем отце прошу не беспокоиться. Сдан мною в ЧК.
Пауза.
Г о л о с и з р я д о в. Подтверждаю.
Голосуют. Поднимаются руки — и этого можно послать.
Г о л о с. Тут у меня бушлат лишний есть...
Швыряет гитаристу бушлат. Тот ловит его на ходу.
Из толпы моряков выходит Артем. Идет не торопясь, независимо. Стал. На него смотрят в упор.
Г о л о с а. Не подходит! Революционной дисциплины не признает!..
К о м и с с а р (кивнул). Давай.
Артем, сняв фуражку из уважения к собранию:
— Зовут Артем Балашов, от роду двадцать семь... — Чуть помедлил и дальше четко: — На флоте с тысяча девятьсот четырнадцатого, беспартийный... — поглядел выразительно на комиссара, — по некоторым соображениям ума.
К о м и с с а р. Происхождение?
А р т е м (чуть иронически). Обыкновенное.
К о м и с с а р. Где участвовали?
А р т е м (в том же тоне). Так, особенно нигде не участвовал. Зимний брал...
Г о л о с и з р я д о в. Все равно не подходит. Голодающим хлеба не отчисляет...
Все затихли.
К о м и с с а р. Голосую, кто за?
Поднимается лишь несколько рук. Гитарист толкает в бок стоящих рядом. Он требует солидарности, помощи Артему.
Ряды стоят и недоверчиво смотрят на Артема. Артем сжал фуражку в кулаке, ждет, стиснув зубы.
Комиссар поднимает руку «за».
— Проверим на деле.
Матросы примкнули:
— Что ж...
Поднимаются руки.
Артем чуть посветлел, поглядел на комиссара: такие вещи запоминаются.
Г о л о с. А все-таки не брал бы я его...
Артем посмотрел на сомневающегося.
Кто-то процедил флегматично:
— Пускай попробует, что тебе — жалко?
Мокрая, скользкая гавань. Женщины и дети бегут провожать сыновей, мужей, отцов. Спешат старушки... Все просто и ясно.
Завыла сирена. Старый город еще раз посылает своих сыновей на фронт. Матросы пойдут. Открыты всем ветрам их груди. За ними останется Кронштадт, а впереди — победа.
Чистка подходит к концу.
К о м и с с а р. Еще кто есть?
Баском ответил один:
— Есть.
На бочку поднимается юнга. Он стал по всем правилам и начал:
— Зовут Михаил Гуриненко. Во флоте...
Юнгу перебили:
— Куда ему, мал еще!
Юнга посмотрел на сделавшего замечание и бросил:
— А ты молчи, я в перевороте участвовал, а у тебя живот тогда заболел...
В рядах засмеялись.
Голоса:
— Так ему!.. Взять парнишку!
Комиссар наклонился к юнге, улыбнулся.
— Ладно, Миша, пойдешь.
Юнга, просветлев, становится в шеренгу моряков. Прокатилась зычная команда.
— Ну, прощай, родимый Кронштадт!
Выходит бедный рабочий оркестрик. Четыре друга пришли проводить моряков. Они играют марш. Тронулся отряд... Бегут провожающие. Защемило сердце...
К гитаристу подбегает мать-старушка:
— И не предупредил... Возьми вот...
Сует сыну кулек.
Матросы идут четким шагом. Старушка бежит рядом с колонной, сует иконку сыну.
Сын улыбнулся, отвел руку матери:
— Мамаша, вы меня дискредитируете.
Легким покачивающимся шагом идет отряд. Он проходит мимо вооруженных рабочих, коммунаров ЧОН.
Один старик крикнул:
— Давай, давай, сынки!
Фланговый матрос-богатырь ответил:
— Даем, даем, папаши!
Отряд идет по сырому граниту над морем. Старушке трудно поспеть за широким шагом. Она сбивается. Сын наклонился и мягко сказал матери:
— Мамаша, давайте итти в ногу.
Старушка пытается итти в ногу с отрядом. Но отстает... Гитарист обернулся и послал матери последний привет.
Марш все глуше и глуше. Люди уже идут в холодной тишине...
Артем проговорил:
— Теперь по существу, без музыки...
Стоит провожающий рабочий оркестр. Марш затих.
Стоит на берегу одинокая старушка... Тишина.
ПРОЛЕТАРСКИЙ ПИТЕР БРОСИЛ НАВСТРЕЧУ ВРАГУ
КРАСНОАРМЕЙСКИЕ ПОЛКИ И РАБОЧИЕ ОТРЯДЫ.
КРОНШТАДТСКИЕ МОРЯКИ ЗАНЯЛИ УЧАСТОК ФРОНТА
НА ПОБЕРЕЖЬЕ
‹…›
Вишневский Вс. Избранное. М.: Военное издательство Министерства обороны СССР, 1954.