1929 год
Ночь на 30 декабря
Был у Эйзенштейна. Познакомился с А. Довженко. Он рассказывал ряд вещей о своей работе «Иван» — занятно, есть острые мысли. Очень тяжело переживает нападки критики... Думает: что делать? Есть замыслы о фильме «Николай II» (трагическая сатира), и «Сибирь» и о войне 1914-1918 (к двадцатилетию войны). Ищет новых приемов подачи слова (звуково плюс особые титры)... Горько отзывается о среде людей кино.
Эйзенштейн углублен в изучение Гоголя — стиль, приемы...
Общее впечатление — очень трудно новаторам, экспериментаторам. Легче «Путевкам в жизнь» и т. п. А сколько могли бы сделать новаторы! Сгибаться не стоит. Это измена художественным идеям.
Довженко был видимо рад встрече со мной и просил поговорить подробнее, глубже по ряду вопросов.
30 декабря
Беседовал о ряде вещей с Эйзенштейном и Довженко. Искания!
Думаю:
О сходстве людей (идея общности и др.)
О принципах нового в искусстве (свободное чувство заимствования; ссылок; указаний на X, Y, — книга с указанными элементами других авторов; плод общественного движения — отсутствие «моего», «твоего», таким образом, шаг к будущим формам).
О начале хоровом (сарабанда и хоровод у Мейерхольда в «Ревизоре»; мои пробы вплоть до «Оптимистической трагедии»)...
О новом поиске форм и отказе от хронологичности — понятие жизни не календарное..
О вскрытии творческого процесса. ‹…›
1933 год
Ночь на 27 января
Был Эйзенштейн, сидел с 1 до 3 ночи у меня. Коснулся он вопроса о кинодраматургии, считает, что от Аристотеля до сегодняшнего дня — нужно все опрокинуть. Пришло время качественных перемен в кино, как в наиболее вооруженном искусстве. От драматургии движения действия надо идти к драматургии движения идей, образов.
Я представляю себе многое в этой области... Мои неясные наброски о будущей пьесе и «Война» идут отчасти в этом направлении. Чудовищная инерция привычки, привычки взгляда должна быть разбита. Вероятно, мы на подступах к огромным находкам и сдвигам...
Эйзенштейн дал, втянувшись в беседу, ряд своих оценок «Оптимистической трагедии».
...О хоре. Считает, что блестяще дана задача. Решил бы его в военных движениях античным условным планом, усиливая разные построения в зависимости от сцен: тревожные, спокойные и т. д. ‹…›
1935 год
10 октября
О фильме [«Мы из Кронштадта». — Примеч. ред.]. Ставка огромна — три года работы. Придется состязаться в 1935-1936 с «Аэроградом» и «Бежиным лугом»... Эти обе вещи условно-романтические (отчасти новосимволического плана). Мой фильм реалистичнее.
Жду, волнуюсь, живу ожиданием... Неужели просмотры, куски не предсказывают успех, большой успех? И тема, и люди, и время — все нужно, верно...
5 ноября
Видел сегодня «Аэроград»... Ждал, волновался, расспрашивал. Здесь состязание — сказываются законы борьбы...
Октябрьский торжественный вечер «Мосфильма» в «Ударнике». Сашко осунулся, устал, — два года работы, нервы... Передавал отзывы о просмотре в Кремле — очень довольны.
Я внутренне поджат. Пора простой любви прошла... В глубине у меня холод — я не могу простить ему нарушение слова... Март 1935 года: «Всеволод, прошу, пиши для меня „Щорса“. Пиши один, хочешь — вместе со мной. Воля, желание твое». Я начал работать... Поездка в Киев и т. д. В мае встреча: «Ну, будем писать вдвоем? Ты как?» — «Я должен писать один». Опять молчания и пр. И мы не виделись месяца полтора-два. В конца октября Довженко пришел... Я был дружественен, ласков. Но склеивать все — трудно. Выветриваются чувства, мысли. Перегорела тема, запал. Что-то изменилось... Вопрос и в путях творчества — Довженко «символичен». «Автор» — «режиссер» — вечная борьба начал... Довженко — художник, живописец, кинематографист, но не драматург. Поэт — да! И это чувствуется в его вещах. (И Эйзенштейн тоже не драматург.) Но каждый из них хочет быть универсальным. Отсюда масса последствий.
Я хочу, чтобы фильм о Балтийском флоте был прекрасен, я сделал максимум для этого: в нем моя кровь, жизнь!
Вишневский В. Статьи, дневники, письма. М.: Советский писатель, 1961.