В моей памяти запечатлелась деталь, которая явственно, как в фокуcе, раскрывает характер мироощущения Вишневского, его умение широко мыслить, чувствовать, видеть. Не раз я заставал Всеволода Витальевича вечером одного, в полутьме чуть освещенной комнаты. Склонившись к радиоприемнику, он напряженно слушал голоса городов и стран. Рядом на круглом столике лежала открытая на недописанной странице клеенчатая тетрадь. Множество таких тетрадок хранилось у писателя — с юношеских лет, изо дня в день, он вел дневник. В нем было все— и вырезки из газет, и записи о боевых днях первой мировой, гражданской и Отечественной войн, участником которых он был. И мысли о литературе, об искусстве, о писательском труде.
Время от времени, оторвавшись от радио, Вишневский быстро подходил к столу и мелкими, цепляющимися друг за друга буквами торопливо набрасывал в дневнике несколько строк. И, снова склонившись к приемнику, жадно, сосредоточенно слушал. Поблескивали в полутьме его живые, зоркие глаза: казалось, он окидывает мысленным взглядом всю свою родную землю, все страны света...
Он не был пассивным радиослушателем — каждое сообщение и даже лаконичная информация вызывали у него то радостную улыбку, то ироническую усмешку, то шутливую реплику, то острое, неожиданное суждение. Так часами он слушал мир. Слушал — о жизни стран и народов. И это взволнованное восприятие жизни в большом и в малом, стремление уяснить для себя ее внутренние связи и закономерности характерны для Всеволода Вишневского, неотделимы от его человеческого облика — коммуниста, писателя-бойца, замечательного трибуна, мыслителя, страстного патриота, неотделимы от позиции вдохновенного партийного художника. Она, эта позиция, нашла свое выражение в его произведениях, отмеченных глубиной мысли, масштабностью, яркостью образов.
Будь то пьеса или рассказ, сценарий художественного фильма или текст фильма хроникального — в них всегда отражались события времени, эпохи, судьбы народов, взятые в историческом, политическом и перспективном развитии. Явления жизни неизменно развертывались на широком социальном фоне. Для такого метода работы требовались всесторонние знания, и в своих произведениях Вс. Вишневский обнаруживает подлинную энциклопедичность. Даже в письмах к друзьям и товарищам Вс. Вишневский остается верен своему методу — быть во всеоружии знания предмета. В письме к С. М. Эйзенштейну в дни, когда режиссер работал над «Александром Невским», Всеволод Витальевич пишет о Ледовом побоище так, что, кажется, эти страницы принадлежат историку — исследователю Древней Руси. В статье, опубликованной в газете «Кино» в 1937 году, полемизируя по вопросам камерной и монументальной кинематографии, Вс. Вишневский начинает с тщательнейшего исследования происхождения, истории и современного значения этих терминов.
Большой интерес представляют письма Вишневского в период работы над документальным фильмом «Испания» выдающегося режиссера-документалиста Эсфири Шуб о национально-революционной войне испанского народа. Создавая сценарный план и дикторский текст к фильму, Всеволод Витальевич, как и всегда, исходил из широких идейно-художественных, политических обобщений.
Стремление к показу в искусстве сложнейших жизненных явлений, сочетания частного с общим определяло его требования к кинематографу и театру. Чем больше думаю, тем больше постигаю великую, неисчерпаемую тему народа, говорил Вс. Вишневский. И в первых же своих пьесах молодой драматург, ставший одним из основоположников советской героической драмы, выступает за драматургический конфликт нового типа, подсказанный не столкновением индивидуальных характеров, а чувствами, волей и действиями масс. Так же как С. Эйзенштейн и А. Довженко в кино, Всеволод Вишневский стал подлинным новатором в театральном искусстве.
Новое всегда дается с боем. Вот так с боями, под огнем некоторых ретивых критиков, обвинявших его в плакатности, схематизме и прочих грехах, утверждался Вишневский в литературе, начиная со своей знаменитой «Первой Конной». Эта пьеса Вс. Вишневского сразу же обратила на себя внимание. Она была необычна по своей форме и содержанию. В пьесе отсутствовал сквозной единый сюжет (пройдут годы, и такое построение драматургического произведения «откроют» вновь). Многочисленные эпизоды помогали воссоздать широкую историческую панораму народной жизни. Вишневский ввел в «Первую Конную» новое в драматургии действующее лицо — Ведущего, как бы отдав ему свои мысли, чувства, вложив в него свое сердце. И все произведение приобрело черты темпераментной художественной публицистики, большую политическую насыщенность. А потом была «Оптимистическая трагедия», вдохновенное творение замечательного советского драматурга.
И все же «сценическая коробка» оказалась тесной для Вишневского. Поиск новых форм и решений я театре не мог полностью удовлетворить писателя, стремившегося к масштабным. эпического размаха произведениям. Я почувствовал это в первый же день нашего знакомства, когда, увлеченный только что опубликованной «Оптимистической трагедией», пришел к Вишневскому и предложил экранизировать его пьесу. Он помолчал, потом спросил:
— Что привлекает вас как режиссера кино в этой пьесе?
Я ответил. Снова молчание. И после долгой паузы новый вопрос:
— А что, на ваш взгляд, надо сделать для кинематографической разработки пьесы?
Я отвечал как можно подробнее, стараясь увлечь собеседника богатейшими творческими возможностями киноискусства. И опять молчание. Оно длилось долго. Я мысленно приготовился выслушать решительный отказ. Наконец Всеволод Витальевич сказал:
— Делать сценарий по пьесе не буду... Я напишу новую, самостоятельную вещь для кинематографа.
Позднее Вс. Вишневский писал, объясняя причины такого своего решения: «Обдумывая предложение, я выдвинул новый вариант. Кино — искусство нового типа. Его возможности. его выразительные средства грандиозны».
Так рождался сценарий «Мы из Кронштадта», а вместе с ним — и наша тесная творческая и личная дружба. Я знал Вс. Вишневского около двадцати лет, видел его в работе, на отдыхе, на трибуне. Возможность для показа драматизма больших событий, эпической борьбы народа дал Вишневскому кинематограф. Вот почему он так кровно любил его, так вдохновенно работал в кинодраматургии. В период работы над сценарием «Мы из Кронштадта» Вс. Вишневский, хотя и глубоко знал историю, жизнь и быт моряков Балтфлота, где он работал ряд лет, начал заново изучать материал. Мы просмотрели комплекты газет того времени, встречались с участниками событий, исходили места исторических битв.
Впоследствии, уже после выхода фильма на экраны мира, утверждая вновь и вновь свои творческие убеждения, Вишневский писал мне: «Ни на секунду не забывай об общечеловеческом. Оно в „Кронштадте“ было понято и в Москве, и в Мадриде, и в Нью-Йорке, и в Шанхае... Почему? Потому что были эпические страсти, события, борьба народа (его сынов), простых людей за свою честь, свободу, идею... Это, — в эпоху войн и революций, — и есть общечеловеческая тема». Эта тема и стала жизненным кредо писателя.
Страстная вера Всеволода Вишневского в человечество, в идеи партии, которыми он жил, его пламенные выступления буквально завораживали людей. Когда этот крепкий, коренастый человек в морском кителе появлялся на трибуне, можно было сказать заранее — равнодушных не будет!
...Блокадный Ленинград. В сырой холодный вечер Вишневский выступал перед судостроителями. Верфь находилась у самого переднего края. Трибуна для оратора была освещена и, видимо, служила хорошей мишенью противнику. Фашисты начали артобстрел. Но Вишневский не прервал свою речь. Он стал говорить с еще большим запалом. И рабочие продолжали стоять, увлеченные его порывом. Яростными словами писателя-бойца... ‹…›
Во время просмотра только что законченного фильма «Мы из Кронштадта» мне трудно было поверить, что рядом со мной сидит автор сценария — настолько свежо и непосредственно Вишневский воспринимал все происходящее на экране.
Как всякий большой художник, Всеволод Витальевич был творчески щедр. Внимательно выслушивая все соображения и советы, он сочинял массу новых вариантов, импровизируя тут же, на ходу. Реплики, диалоги, а порой и новые сцены возникали у него даже во время публичных выступлений. На каждой читке сценария «Мы из Кронштадта» я с удивлением вдруг слышал совершенно новый текст, который рождался у него неожиданно, но всегда вдохновенно.
Именно во время чтения в многочисленной аудитории Союза писателей у Вишневского выкристаллизовался замечательный эпизод с «пскапским» пленным солдатом. Такое мгновенное творческое озарение возникало у драматурга не только в силу особенностей его таланта, но и благодаря глубочайшему проникновению в идею, тему, материал.
«Я думал стать офицером разведки, а стал писателем-драматургом», — говорил Вс. Вишневский, но он и был разведчиком. Разведчиком нового в искусстве.
Дзиган Е. К штыку приравнявший перо // Литературная газета. 1970. 16 декабря.