Первая моя встреча с Анри Барбюсом состоялась в 1927 году, во время его посещения студии Совкино, где я только что поставил «Третью Мещанскую». Я тогда еще не решил окончательно, каков же будет мой следующий фильм, и был целиком поглощен поисками нового сценария. Я обратился к Барбюсу с просьбой, чтобы он написал для нас сценарий или дал бы согласие на экранизацию одного из его литературных произведений. Барбюс с интересом отнесся к моему предложению, и через некоторое время на моем столе уже лежал пакет из Парижа. В пакете три новеллы, а среди них «Свидание, которое не состоялось». Эта новелла глубоко взволновала меня и драматурга В. Туркина, который вскоре написал по ней сценарий «Привидение, которое не возвращается».
Короткое произведение Барбюса строилось на прекрасном, остром и напряженном сюжете. Действие происходило в одной из стран Латинской Америки. По законам этой страны, человек, просидевший десять лет в тюрьме, получает свободу на день. Но ни один из тех, кому довелось пользоваться этим законом, не проявлял желание и даже не делал попыток добровольно возвращаться обратно в тюрьму... А полицейский агент, который наблюдает за такими «отпускниками», по истечении суток имеет право стрелять в тех, кто не возвращается в срок.
Это исключительный по драматизму конфликт!
Валентин Туркин, человек необычайной культуры, разносторонне эрудированный, замечательный кинодраматург, много сделал, чтобы в сценарии сохранился дух литературного первоисточника. Взяв из новеллы Барбюса острейшую ситуацию игры со смертью, Туркин усилил публицистическое звучание произведения, укрепил его революционное содержание. История заключенного Хозе Реаля давала нам возможность показать мужество революционера и солидарность простых людей с заключенным.
Основная трудность постановки заключалась в том, что в нашем кинематографе тогда отсутствовал опыт реалистического воспроизведения «иностранного быта» вообще, тем более латиноамериканского.
Некоторую помощь мне оказывали литературные материалы, а также то обстоятельство, что после «Третьей Мещанской» я побывал в Германии; знакомство с людьми, архитектурой, атмосферой рабочих окраин – все это пригодилось.
Летом 1928 года наша группа выехала в экспедицию в Баку. Мы снимали не самый город (он слишком специфичен, индивидуален, его не выдашь за какой-нибудь латиноамериканский), нас интересовали нефтяные промыслы и загородная натура, растрескавшаяся, выжженная солнцем и продутая знойными ветрами земля. Большую тюрьму, в которой был заключен наш герой (его превосходно играл Б.Фердинандов), решили строить на одной из городских площадей. Это был большой риск. Местные власти отговаривали нас, пугали всякими трудностями, сильными норд-остами, отсутствием строительного леса в Баку и т. п. Только благодаря настойчивости, выдумке и таланту нашего замечательного художника архитектора Виктора Адена декорация все же в самый короткий срок! — была выстроена, да такая, что ей могла бы позавидовать знаменитая американская тюрьма Синг-синг. Декорация была так рассчитана, чтобы один надзиратель, находящийся в центре огромного зала, мог держать под наблюдением сотни заключенных. Электрифицированные брандспойты по команде с центрального пульта управления обрушивали могучие потоки воды в любые этажи и секторы, укрощая любой бунт. Огромная, блестящая, бездушная декорация тюрьмы существенно добавляла и развивала центральный для фильма образ капиталистического строя с его высокоразвитой техникой, изощренным деспотизмом...
В один из знойных дней на съемочной площадке неожиданно появился Барбюс: он тогда совершал путешествие по нашей стране и заехал в Баку. Это была необычайно трогательная встреча. Его интересовало буквально все: и сценарий, которым он остался очень доволен, и грандиозные декорации, которые вообще произвели внушительное впечатление, и все постановочные детали. А увидев Максима Штрауха, Ольгу Жизневу и Бориса Фердинандова, он «узнал» в них своих героев.
Барбюс пробыл у нас недолго. Он остановился в той же гостинице, где жила постановочная группа. Счастливое время, которое мы провели вместе с Барбюсом, навсегда осталось в моей памяти.
Да, это был удивительный человек. «Прометей революции» – так Ромен Роллан назвал Барбюса, своего друга и соратника. По натуре он был горяч и страстен. Постоянные, многократные выступления приучили его к лаконичному выражению своих мыслей.
В памяти сохранился его выразительный, графически четкий портрет. Очень высокий и очень худой. Его голова казалась чересчур маленькой при таком росте, руки чересчур длинными. Одевался с небрежной элегантностью. Во всей его фигуре была удивительная гармония.
Может быть, большой лоб, на который падала прядь прямых волос, тонкий нос с горбинкой или резко очерченный рот под усами каштанового цвета делали его лицо с неправильными и резкими чертами почти красивым.
В нем что-то напоминало о Дон Кихоте. Быть может, это шло от его аскетической худобы, но скорее другое: во всем его внешнем облике явно ощущалась духовная чистота и тонкость, благородство и отвага, доброта и гуманность...
Поздним вечером мы возвращались со съемки. Усталые, голодные, радостные, шли к Барбюсу, говорили о кино, о высоком назначении искусства. Особенно для нас ценными были его слова о необходимости работать исключительно на актуальной тематике, отображать революционную борьбу трудящихся.
— Киноэкран – это лицо мира, – говорил он. Такую высокую оценку давал Барбюс кинематографу, так верил в его большие возможности!
Необходимо как можно полнее и не забывая о драматическом интересе, которым должно обладать произведение киноискусства, показать пролетарское и революционное дело.
Надо, чтобы зритель был этим захвачен...
Мы работали с увлечением, картину сняли быстро и через месяц вернулись в Москву, чтобы начать ее монтировать. Еще не был закончен черновой вариант картины, когда в коридоре нашей студии Совкино, размещавшейся тогда на Житной, я вновь увидел Барбюса. Не принимая непосредственного участия в создании картины, он неизменно проявлял повышенный интерес к ней, это мы ощущали постоянно.
Пересмотрев еще не совсем законченный фильм, он весьма вежливо и не без иронии заметил:
Я был восхищен, немного удивлен... «Как? сказал я себе. Все это почерпнуто из моего рассказа?..»
Мы слушали его оценку с волнением. Вообще-то, по молодости, мы не очень робели тогда перед авторитетами. Но здесь перед нами был не просто писатель, а выдающийся деятель международного рабочего движения, имя которого известно всему миру!
После выхода фильма на экран Барбюс написал в «Правде» обстоятельную рецензию. «Я увидел картину, отмечал, в частности, он, и я был восхищен... Художники... создали полную глубины драму... С точки зрения художественной и технической виденное мною производит сильное и прекрасное впечатление».
Роом А. Встречаясь с Барбюсом // Абрам Матвеевич Роом. 1894-1976. Материалы к ретроспективе фильмов. М.: Музей кино, 1994.