Я пришел туда в 1924 году: все только еще складывалось, бывшая студия Ханжонкова лишь год назад стала 1-й Госкинофабрикой. Тиссэ уже был там. Эйзенштейн пришел чуть позже. ‹…› Молодым легко доверяли постановки. Я снимал свой дебют «Гонка за самогонкой» — там впервые вышел на экран молодой Охлопков. Все-таки опасались за результат: первый фильм я снимал во дворе студии, чтобы не нанимать павильон.
Это было деревянное здание, очень наивное, очень старинное — не в музейном смысле, а просто старое; оно, кажется, еще и сейчас существует. В нем было тесновато, не всегда удобно, но уютно. Без приглашений, без зарплаты, как на работу, приходили Бабель, Шкловский, Асеев, Третьяков, Брик, брались за все, помогали делать надпись, делились идеями, критиковали беззастенчиво. Это был наш дом, на Житной; названия менялись каждые два года, а мы все звали его просто «Житня», и долгие годы потом вспоминали этот неповторимый аромат начала, юности искусства. Мы были молоды, и молодо было само искусство кино, которому все на Житной отдавали себя целиком, не заботясь о времени.
Аппаратура еле дышала, не было транспорта, но именно там, на Житной, сделаны фильмы, послужившие основой для нашего кино.
Мы все очень дружили. Ругались, спорили, ссорились даже, но дружили.
Маленький просмотровый зал был поделен ситцевой занавеской на две части, в одной половине я монтировал «Бухту смерти», за занавеской работал Эйзенштейн. Время от времени мы отбрасывали занавеску и смотрели друг у друга, что получается. Споры при этом начинались невозможные.
Механики, лаборанты принимали во всем этом горячее участие. Мы приходили в тесную лабораторию, проявщик доставал из воды раму с мокрой пленкой, волнуясь не меньше нас. Все было кутстарно, все делалось руками, и, может быть, поэтому в старых картинах я до сих пор ощущаю теплоту этих рук.
Однажды во время обеда к нам в буфет пришел Шкловский. Подсел ко мне за столик, рассказал свою идею. Понравилась. В поезде был написан сценарий, двадцать семь дней потрачено на съемки — мы объездили пол-Москвы на извозчике, снимали, как строится новый телеграф, Институт марксизма-ленинизма на Советской площади, как ремонтируется Большой театр. Храм Христа-спасителя сняли... Уникальное архитектурное сооружение, его позже, к несчастью, снесли, но он остался в фильме.
Было зверски трудно, людей не хватало. Шкловский таскал треногу, я держал аппарат на коленях, чтобы не растрясло в дороге. Так снималась «Третья Мещанская».
Идеи рождались незапланированно. Такое было время — все экспериментировали, и каждый стремился сказать что-то свое. Уже потом, позже, выяснилось, что «Третья Мещанская» была едва ли не первым игровым фильмом, где широко использована московская натура. Снимая, мы об этом не подозревали. Точно так же, работая над «Ухабами», мы просто были увлечены волнующим нас материалом. Этим фильмом я не ахти как доволен, но вот недавно выяснилось, что это, кажется, первая лента о рабочем классе.
Роом А. Юность бывает однажды. Вспоминает Абрам Роом // Искусство кино. 1974. № 2.