В предсмертной речи Александр Блок говорил нам, о «веселом имени Пушкина».

Пушкин, ясный и крепкий, любил в своих вещах иронию, спасающую от чувствительности.

Иронично был написан «Станционный смотритель». В этой вещи описана необычная история соблазненной девушки.

Литературное произведение нуждается в фоне для отталкивания. Повесть Пушкина отталкивалась от сантиментальной традиции.

Дуня не только уговаривала гостей откушать, пока подадут лошадей, она поцеловала безымянного рассказчика так, что он, человек уже опытный в поцелуях, не смог забыть ее губ.

А на стенах станции висели немецкие гравюры с повестью о блудном сыне, согрешившем и принятом отцом обратно.

Молодой гусар увозит Дуню. Старик-смотритель ищет свою дочь. Находит, не может увезти ее. Гусар сует ему деньги за обшлаг. Старик топчет деньги, потом хочет вернуться подобрать их. Но они уже подхвачены каким-то прощелыгой. Возвращается домой старый смотритель, за ромом рассказывает свою историю проезжим. Пьет много. Умирает. На могилу его приходит плакать дочь с двумя детьми. Очевидно — счастливая мать.

Гусары были скверные люди. Но мещанская мораль не должна прикрываться веселым именем Пушкина. Пушкин вовсе не хотел повторить повесть о блудном сыне, заменив его дочерью.

«Русь» поставила не «Станционного смотрителя», а «Коллежского регистратора», повесть о бедном чиновнике, не пушкинском, а гоголевском и достоевском.

Сценарий — добросовестный и обильный деталями — лишен сюжета, так как сюжет основан всегда на несовпадении. «Блудный сын» был сюжетом в то время, когда непокорных детей забрасывали камнями.

Поэтому, во второй части сценарий беспомощен. Приходит и уходит, и опять приходит Москвин, играет очень хорошо, три раза пьян, два раза топчет деньги. Сценарий заикается.

Но нужно отметить кой-какие сюжетные детали: собачку, возвращающуюся домой, кошку, которая играет с занавеской, обманывая старика. Добросовестно и мило.

Если изменять Пушкина, то резче, и не только изменять, но и заменять.

Прекрасная игра Москвина спасает конец картины. Его все время (почти) интересно видеть. Но все-таки, кое-что хорошо было бы подрезать.

Игра Москвина так театральна, что лживыми кажутся все кинематографические места в ленте.

Есть блестящие места: не из Пушкина, но имеющие право быть.

Когда Москвин, осмеянный гусарами, разрисовавшими его лицо, в шутовском наряде спускается по лестнице, в сопровождении половых в белом, то впечатление получается очень сильное.

Москвин превращает комичное в трагическое.

Остальные играют тоже хорошо, и каждый по-своему.

Малиновская (Дуня) играет, как современная кино-артистка. Тамарин — по Ермольеву. Лекарь — по-театральному.

Режиссерских промахов немного. Кстати, не было-ли ошибкой, надеть на женщин платья-директуар? Гусары тоже, вероятно, приходя к любовнице, т. е. домой, не тащат с собой треуголку в комнату, как на визите.

Комична одна деталь. Дуня находится на втором этаже и смотрит на отца. А он, стоя на улице, прильнул к окну, перед которым она стоит. Вероятно, сам режиссер плакал и не заметил ошибки.

Очень хороша сцена вьюги.

Много режиссерской выдумки. Денщик, прижимающий сапоги к сердцу, радует нас за русскую кинематографию.

В автопробеге принимала участие сборная машина, смонтированная из кусков автомобилей разных систем. Она шла хорошо, но удача ее случайна.

Такова новая фильма «Руси».

Шкловский В. Русская фильма // Кино. М., 1925. 29 сентября.