В 1924 году в Четвертой студии МХАТ я сыграл роль гусара Любима (комедия Грибоедова, Шаховского и Хмельницкого «Своя семья, или Замужняя невеста»). В спектакле меня увидел оператор-режиссер «Межрабпом-Русь» Ю. А. Желябужский и пригласил принять участие в пробе на роль ротмистра Минского в фильме «Коллежский регистратор» по повести А. С. Пушкина «Станционный смотритель». Через две недели Юрий Андреевич сообщил мне, что руководство и режиссура кинофабрики, просмотрев все пробы, остановилась на моей кандидатуре.
Я был счастлив, что получил возможность работать рядом с Иваном Михайловичем Москвиным и под его руководством, так как он согласился разделить с Желябужским и режиссерские трудности.
Юрия Андреевича Желябужского, одного из зачинателей советской кинематографии, оператора и режиссера, сына известной актрисы Московского Художественного театра М. Ф. Андреевой, я знал еще задолго до участия в фильме. Он пленил меня своим жизнерадостным характером, скромностью и большим знанием дела.
Работая в содружестве с Москвиным, Ю. А. Желябужский корректировал возникавшие у Ивана Михайловича мысли, предложения в соответствии с режиссерским планом фильма, находил для них изобразительное решение.
Роль Минского увлекла меня. Мне предстояло сыграть довольно сложный характер.
Я вспоминал среду дореволюционного офицерства, известную мне с раннего детства (отец был кадровым военным. После революции он вступил в Красную Армию и во время гражданской войны командовал дивизией, действовавшей в Сибири против Колчака). ‹…›
Для всех участников работы над этим фильмом общим было стремление донести характерность ушедшей эпохи, особенности ее людей. ‹…›
Помню, как сердечно, ярко сыграл Иван Михайлович сцену в петербургской квартире Минского. Безудержен, глубоко драматичен порыв Вырина — Москвина, когда он целует руку гусара, обнимает его колени, лишь бы тот отказался от Дуни (В. С. Малиновская). На какое-то мгновение мне, Минскому, стало вдруг тяжко, я забыл, что все это выдумка, что Москвин всего-навсего «играет», — так велика была убедительность каждого жеста, движения великого актера. Я даже попросил Ивана Михайловича несколько «облегчить» участь бедного, страдающего станционного смотрителя, сказал, что не могу хватать его за шиворот и выталкивать за дверь. Но Москвин настоял на своем, и я, Минский, поступил с Выриным со всей гусарской жестокостью. ‹…›
Иван Михайлович Москвин любил и умел находить необычайно выразительные актерские детали не только для своей роли, но и для своих партнеров. Так, перед сценой с лекарем он предложил:
— Найдите способ показать зрителю, что болезнь Минского притворна. Но обман ваш должен быть тонким.
Началась репетиция. Я лежал с закрытыми глазами, охал, хватался за голову, просил пить, Вырин и Дуня ухаживали за мной. Все как положено по сценарию. Однако, поглядев на меня, Иван Михайлович сказал:
— А что если вы одним глазом, прикрыв другой, будете следить, поверили они вашей болезни или нет? Попробуйте.
Я снова «попросил пить». И когда Дуня — Малиновская подала мне стакан с водой, я, зажмурив один глаз, в то же время следил, какое впечатление производит на нее моя слабость.
— Ну что? Увидели на ее лице волнение? — спросил меня Иван Михайлович.
— Да.
— Ну вот теперь все правильно. Значит, поверила. Давайте повторим это еще раз.
Сцена получилась живой и убедительной.
Работа рядом с Москвиным дала мне очень много. Я убедился, в частности, что в кинематографе, как и в театре, необходима серьезная, тщательная подготовка к каждой роли и предельное вдохновение и что нет так называемых «голубых любовников». Их надо во что бы то ни стало играть «характерными».
Тамарин Б. Мои роли в немом кино / Жизнь в кино. Ветераны о себе и своих товарищах // М.: Искусство, 1971.