‹…› Вот хожу я по улицам, всюду поглядывая: не попробовать ли отхлопотать под театр вот это помещение? Прохожу мимо Манежа... Не дадут, хотя, говорят, Марджанов здесь ставил «Сорочинскую ярмарку». Хорошо бы отхлопотать ГУМ на Красной площади. «Ты что ходишь»? — спрашивает откуда-то появившийся Эйзенштейн. Я рассказываю, что ищу подходящее здание под театр. «Пошли вместе искать».
Мое поколение все искало вместе.
Каким должно быть советское кино? — тоже надо было искать всем вместе.
Какое? Только не «ханжонковское», не «дранковское» и «не ермольевское». Не продолжать, не развлекать, а надо было строить наново. Многие старики, те, кто работал в дореволюционном кино, тоже стали в строй разведчиков. В. Гардин, И. Перестиани, Я. Протазанов, П. Чардынин, изумлявший меня тем, что курил папиросы даже в монтажной, монтируя тысячные метры пленки. Как он не взорвался — не понимаю. Как ни казалась превосходной игра таких безусловно талантливых актеров кино, как И. Мозжухин, В. Лисенко, О. Рунич, В. Каралли, В. Максимов и других, игрой которых я наслаждался, — пришел новый век.
Воспоминания! Сколько уже их издано! Но разве вспомнишь в эти минуты о себе? ‹…›
И вот этот необыкновенный человек, словно клоун какой-то, в своих широченных штанах и с еще более эксцентрической шевелюрой на голове, — ведь это, как вскоре выяснит время, — самый первый кинорежиссер мира, так его и назовет — пройдут годы — специальная международная комиссия.
Я не встречал еще человека, который умел бы так «держать себя». Я его много видел в молодости. Разве он мог вспылить на кого-либо, а в душе ведь у него вулкан, это видно по творчеству его.
Один раз я все-таки хотел вывести Эйзенштейна из себя. Я не нашел ничего лучшего, как специально заказать в кондитерской шоколадный набор конфет, начиненных... касторкой. «Это для маленького сына, — сказал я: — Иначе он не примет касторку». Мне сделали такую коробку, и я принес ее на съемку одной из сцен «Александра Невского», которая снималась, на искусно изготовленном «мосту» в одном из углов большой площади Потылихи, где стоит кинофабрика «Мосфильм». Я дождался перерыва для завтрака и небрежно предложил Эйзенштейну взять шоколадную конфету из раскрытой коробки. Сам я тут же взял другую, подложенную мной конфету, но без касторки. «Бери, Сережа, — сказал я, — пользуйся тем, что у меня сегодня день рождения». Он взял, положил в рот. Съел. Ни один мускул не дрогнул на его лице. И тут же передал коробку оператору Тиссэ со словами: «Воспользуйся днем рождения Буслая». Надо было видеть лицо Тиссэ, когда он раскусил конфету. Боже мой, что было с ним: и плевался, и чертыхался, и бегал куда-то к забору, чтобы выплюнуть. Эйзенштейн только добродушно смеялся. ‹…›
Он впервые открыл для меня, как и для всех, своим «Броненосцем» новые возможности кино — быть наравне с революционной эпохой.
Я не встречал художника с такой вдохновенностью и в то же время с таким точным «инженерским» умом. Все рассчитано, все предугадано, все предусмотрено. ‹…›
Деловые связи между нами установились во время съемок фильма «Александр Невский». Я с большой радостью согласился сниматься, особенно потому, что понимал, с какой громадиной, как режиссером, имею дело, да еще изумительный Эдуард Тиссэ, да еще приглашена для работы с актерами ближайшая ученица Станиславского режиссер Е. С. Телешова, да еще дорогие друзья: Николай Черкасов и Андрей Абрикосов. О чем еще можно мечтать!
Сама же роль Василия Буслая — просто сокровище. Я увлекся. Моему обожанию Эйзенштейна найден был выход не на словах, а на съемках, в деле.
Наступили съемки.
Помню, привезли на студию настоящие богатырские кольчуги, панцири, шлемы. Все настоящее. Не бутафорское. Меня и Абрикосова одели. Попросили встать со стульев. Кое-как Андрей Львович все же полуподнялся, а я махнул рукой. Через несколько дней нас одели в искусно сделанные бутафорские костюмы.
Да, пришел новый век! И все требовало перемен. Поиски новых путей шли по совершенно разным направлениям. Я стал в строй тех разведчиков, которые искали в актерской игре и в режиссерских решениях максимальной естественности, простоты, органичности.
В кино к этому все располагало. Нельзя, невозможно было перед киноаппаратом играть так, как на сцене. Даже некоторые мхатовцы, казалось, в кино наигрывали — так предельно естественно и просто надо было играть. Естественнее самой жизни.
Охлопков Н. Я полетел в созвездие кино / Сост. Е. И. Зотова // Искусство кино. 1985. № 10.