Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Поэтическая достоверность
О творческом переживании

Я снимался в картине Михаила Ильича Ромма «Ленин в 1918 году» в роли Василия, который приезжает к В. И. Ленину и говорит, что привез в Москву целый эшелон хлеба. Сам Василий ничего не ел из того, что привез; он настолько истощен, что падает в обморок от голода.

Хотелось сыграть Василия как можно лучше, как можно естественнее, правдивее, органичнее: решил ничего не есть несколько дней. Надо на себе испытать ощущение голода. Не ем третьи сутки. Позвали на съемку. Приехал с подлинным чувством голода...

Снимаюсь. Подходит ко мне Михаил Ильич: «Коля, милый, ты сегодня наигрываешь». Снимают еще раз... Я так голоден, что убежден: естественнее меня никто не смог бы играть «голодного». Но... подходит оператор и говорит: «Чего-то ты все время сегодня переигрываешь. Вчера покутил немного?» Я говорю: «Какой там кутеж!»

Опять стали снимать, и опять неудача. Михаил Ромм говорит очень мягко, осторожно: «Я не могу понять, что с тобой, Николай?»
Наконец, признаюсь ему: я голоден. Фантазия моя не идет никак. Я есть хочу, и больше ничего. Я не владею собой, только чувствую, как у меня живот все сжимается и сжимается.

— Пойди, поешь!

Я не то что пошел, а побежал в буфет. Наверное, съел все, что там было. Вернулся на съемку.

Ромм спрашивает:

— Ты поел?
— Да. Спасибо.

Снимаем ту же сцену. На этот раз все говорят: «Наконец-то ты играешь правдиво и естественно!»

Итак, вполне жизненное чувство голода казалось при съемке наигрышем, творческое художественное его воспроизведение оказалось более естественным.

Я завел некоторое знакомство с учеными деятелями из области медицины и физиологии. Спрашивал их:

— Скажите мне, что такое творческое переживание и жизненное переживание? Какая между ними разница? ‹…› Именно переживание, а не имитация его?

Посмотрите на актера: вот он довольный, веселый появляется после спектакля. Чему он так радуется?

— Ты чего это так радуешься?
— Мне кажется, что я хорошо провел сцену удушения Дездемоны!

Или, скажем, леди Анна в «Ричарде III» после спектакля говорит, как она сегодня хорошо чувствовала себя в сцене, когда, стоя у гроба мужа, несмотря на всю ненависть к Ричарду, все же сдалась перед ним.

Творческое переживание горя принесло актеру радость. Даже если у него от усталости после спектакля ноги подкашиваются, но это радость...

Так как же прийти к творческому переживанию? ‹…›

Я вспоминаю свой опыт с «голодным обмороком» и еще раз повторяю: это бедно, это обедняет образ.

Вопрос сценических переживаний — это сложный вопрос, требующий специального рассмотрения. О нем нужно постоянно думать. Ведь не только в классике, но и в советских пьесах наших советских людей нельзя играть бесчувственно, без эмоций, надо научиться полно переживать их душевную жизнь.

Сценические переживания — это краски художника, они должны быть богатыми, щедрыми, содержательными. ‹…›

Еврипид требует, чтобы Медея убила своих детей. Надо подставлять что-то свое, но подставлять крупное. Нельзя предлагать вульгарную подмену обстоятельств: начинается-де пасха, ну, убейте, заколите трех поросят... Надо доводить актера до умения создавать в своей фантазии самые сложные обстоятельства, решать самые сложные задачи, требующие многогранных, богатых чувств.

В молодости я играл в провинции, в Иркутске. Тогда там совсем ничего не было — ни книг Станиславского, ни каких-либо других по искусству. Я играл Чарли в «Потопе» Бергера.

Было мне девятнадцать лет, игрой я наслаждался и почему-то тогда считал, что из меня выйдет настоящий актер...

До выхода на сцену я сидел в трюме, под сценой. По пьесе Бергера Чарли находится в кабачке, который залило наводнением. Чарли спускается в подвал, натыкается на свиную тушу, и ему кажется, что это трупы плавают в воде. Он поднимается по лестнице, которая тоже наполовину залита воображаемой водой и говорит:

— Там, в темноте... внизу... плавает труп...

Обессилев, Чарли падает.

Опытные актеры советовали мне: знаешь, как надо настроить себя на эту сцену? Надо представить себе, что в трюме труп такого человека, который тебе очень знаком и близок. Поэтому возьми кого-нибудь поближе из своих знакомых или родственников и мысленно «подставь» их...

И вот я сидел в трюме, невольно рассматривал пожарного, каска которого блестела в темноте трюма и который все поглядывал — не курит ли кто-нибудь где-нибудь... «Кого же мне вообразить мертвым?» — думаю я. Тогда я был увлечен девушкой-институткой. «А если бы она была мертва?» — у меня действительно навернулись слезы, я не мог перевести дыхание. Выхожу на реплику из трюма, еле-еле говорю: «Там, в темноте, трупы...» и падаю в обморок по-настоящему, а не по-актерски. Все хвалят меня.

Второй спектакль «Потопа». Я также играю этот эпизод, а один актер мне говорит:

— Из тебя настоящий актер выходит, так ты здорово каждый раз в обморок падаешь! Вот про Сальвини рассказывают, что когда он был молод, то, играя вестника, прибегал с места боя и только произносил: «Там... герцог... пронзенный в грудь... лежит!» — как тут же падал в обморок. Вот был актерище!

Я решил, что могу быть, как Сальвини, и это доставляло мне страшное удовольствие...

И вот так, сидя в этом трюме, я по очереди в своем воображении перехоронил всех своих родственников, потом всех знакомых.
Смотрю — прошел как будто год, а ничего больше нет, все кончилось, воображение застопорило. Хоронить больше некого! Я стал думать: «А вдруг мама умерла?» И мне так нехорошо сделалось, что я об этом подумал, будто бы захотел внутренне использовать возможную смерть матери, чтобы настроить себя на нужный лад... ‹…›

Я еле-еле выполз на сцену, а сказать ничего не могу... Так и не сказал ничего. Но что я делал? Я только боролся с собой. Мне нечем было питать свою фантазию, я не умел это делать и шел натуралистическим путем. Этот путь изматывал, не давал творческого удовлетворения. ‹…›

...Актер не может, не должен ограничивать себя узкими, утилитарными задачами и пробуждать свои чувства только техническими приемами. ‹…›

Ведь в большом искусстве сплошь и рядом обстоятельства бывают недостоверны в бытовом смысле, зато как они достоверны в поэтическом! Мы, конечно, далеко ушли вперед по дорогам жизни, но вот читаешь Гомера и думаешь: какая тут благодать для воспитания чувства поэтического, художественного у молодых дарований.

Одно время я собирался ставить в кино по приглашению греков «Илиаду» Гомера. Планы расстроились не по моей вине; я до сих пор об этом жалею. Когда я «столкнулся» с Гомером вплотную, я увидел, что он всех богов очеловечил, но не пожертвовал ни граном поэзии, фантазии, невероятной выдумки. 

Охлопков Н. О творческом переживании // Театральная жизнь. 1964. № 16.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera