Митя ‒ «двадцать два несчастья», симпатичный молодой человек, постоянно попадающий в разные нелепые ситуации. Это лицо более или менее условное: «Не то он телеграфист, не то парикмахер, не то трудящийся, не то маменькин сынок; не то он где-то работает, не то просто бездельничает»^[1]. Не слишком достоверной представлялась и среда, окружавшая героя. Украинская газета «Кiно-тиждень» иронизировала: «Не случайно в самом начале первой части появляется календарь на 1926 год, который режиссер повесил на стене у телефона, ‒ иначе мы бы так и не поняли, когда разворачивается действие» (Пер. А. К.) ^[2]
Отзывы эти были отрицательными и, вероятно, несправедливыми, но их авторы чутко уловили важную особенность фильма Охлопкова и Эрдмана. Комедия о быте парадоксальным образом оказывалась оторванной от быта. Сатира на мещанские нравы, с одной стороны, оборачивалась сатирой на общество в целом, а с другой ‒ вовсе выходила за пределы сугубо социального значения. Не случайно в одном из интервью режиссер Охлопков назвал «Митю» трагедией^[3]. Веселая история о нелепом Мите, который «женится, а ему мешают»^[1], оказывается притчей об одиночестве, неизбежном для людей добрых и странных. Отсюда ‒ совсем уже не комедийный финал: Митя, оскорбленный и покинутый, чуть не кончает жизнь самоубийством.
Сюжетная связь «Мити» с пьесой Эрдмана «Самоубийца», которая теперь кажется очевидной, впервые была отмечена кинорежиссером С. И. Юткевичем^[4]. ‹…› Данное сопоставление более чем правомерно ‒ «Митя» и «Самоубийца» писались в одно и то же время, о чем сам Эрдман сообщал с неудовольствием: «Начинаю работать над пьесой, пока идет туго. Мешал сценарий»^[5]. «Самоубийца» и «Митя», разумеется, не две вариации одного и того же замысла, но между ними есть одно важнейшее сходство ‒ это образцы сложнейшего и редкого в советской драматургии жанра трагикомедии. В «Мите» побеждает комедия. «Жизнь прекрасна», ‒ радостно обнимает несостоявшегося самоубийцу Митю Неизвестный. В пьесе «Самоубийца» тот же мотив обретает иное значение. «Господин Подсекальников. Жизнь прекрасна», ‒ говорит Семену Семеновичу его сосед, раскрыв занавески, а за ними «нездоровое городское утро освещает развороченную постель, сломанный фикус и всю невеселую обстановку комнаты». За несостоявшимся самоубийством и в «Мите», и в «Самоубийце» следуют мнимые похороны, на которых во всей красе предстают «скорбящие» обитатели города, но в пьесе фарс заканчивается не счастливым бегством, а тревожным известием: «Федя Питунин застрелился. ‹…› И оставил записку. ‹…› “Подсекальников прав. Действительно, жить не стоит”». Юткевич справедливо указывал на то, что многое в «Самоубийце» выросло из «Мити»^[4]. Трагикомедия постепенно превращалась в трагедию.
Но это все-таки было потом: пьесу «Самоубийца» Эрдман закончил ближе к концу двадцатых годов. То, что в ней будет показано с жесткой сатирой, за которую Эрдман впоследствии поплатился свободой и карьерой, пока изображается с юмором.
Буквально это все обман
И, безусловно, враки.
Живет здесь бывший капитан,
Он злей цепной собаки.
Тра-ля-ля-ля- 
тра-ля-ля-ля ‒
вот что соседи Мити могут нацарапать под дощечкой с надписью «Не входить, цепные собаки». Городок этот, в котором мальчишки готовы делиться единственной ириской со взрослыми, а хозяин мясной лавки может отпустить вора, не лишен своеобразного очарования. Невеста «самоубившегося» Мити Шурочка, щеголяющая перед подружками новым траурным платьем, и вовсе симпатична Эрдману. Он даже разрешает ей одуматься и кинуться в последний момент к «воскресшему» Мите, который покидает родной городок, чтобы начать новую жизнь.
Актер Михаил Жаров, для которого писалась роль Мити, отмечал, что работу над сценарием Эрдман начал очень быстро^[6]. Однако это вовсе не значит, что «Митя» появлялся легко. Легкое письмо, по-видимому, Эрдману было недоступно: он писал долго и мучительно, с трудом, бесконечно правил и обычно оставался недоволен написанным. По некоторым сохранившимся черновикам «Мити» видно, что много раз он переписывал одни и те же сцены, заботясь о стиле чисто рабочих фраз, не говоря уже о «надписях» ‒ титрах^[7].

Ковалова А. Поэтика ранних кинокомедий Н. Р. Эрдмана // Вестник ТГПУ. 2011. Вып. 7 (109).